Владислав Стрелков - «Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Тургэн по-монгольски означает – быстрый, значит, надо внимательнее быть. – У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.

Перемещаюсь, держа степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте почему-то льда нет.

– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и восхищенно цокает:

– Хорошая бронь, урус. Она будет моей!

– Иди и возьми.

Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – степняк быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я еле успеваю отбить летящие в меня ножи.

Тургэн качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол злобно зашипел и шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

– Я сверну тебе шею.

– Попробуй.

Монгол прыгает вперед:

– Уй-ча!

Вскидываю руки и… просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон? К чему он?

Костер горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

– Что, Володимир Иванович?

– Сон дурной.

Ежусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит князь Борис.

– Как там дед Матвей?

– Спит. Все в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Владимир Иванович, я посижу.

– А сам-то что?

– Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрему…

– Ты умрешь! – кричит поганый, прыгая на меня.

Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата, и, уперев ногу в его живот, перебросил Тургэна через себя. Отдается болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу, метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад. Вскочили. Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моем доспехе. Степняк ногами машет, что твой каратист.

Удар! Успеваю перехватить его ногу. Он падает, но тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Тургэн оказался сверху, и, как я ни пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо, и кровь, пропитавшая все, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

– Вот и все, урус, – оскалился степняк, – сейчас ты умрешь.

Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола…

Семь десятков ратников идут цепочкой по лесу. Тропа неширокая, местами сужается настолько, что сани только-только протискиваются. Санный караван растянулся на версту. В каждых вознях – заботливо укрытые овчиной лежат четыре раненых ратника. Везли всех, кого смогли выходить.

А погибших похоронили в одной братской могиле. Тела сложили в огромную воронку на холме. Так как наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника, то для отпевания привезли священника из Коломны. На получившийся курган водрузили большой деревянный крест, вырубленный из той приметной сосны. После похорон меня ничего больше тут не держало и, простившись с князьями и боярами, санный караван направился в нижегородскую землю.

– Княже!

Это меня догнал Горин.

– Один из коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнем.

– Значит, там и встанем.

Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто еще может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку.

Пропустив вперед Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

– Иван Пантелеевич, возьми десяток. Надо проверить деревню впереди. Мало ли, отряд поганых заплутал.

Вскоре вперед ушел дозор, но быстро вернулся.

– В деревне поганые, – доложил сотник. – Грабят. Сотни две.

Скрипнул зубами – надо было идти тем же путем, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – две сотни поганых, как-то избежавших облавы. Возвращаться долго, а вставать на дневку в лесу негде.

Выдвинулись вперед вместе. Вдруг случай подвернется? Мы остановились в гуще подлеска и осмотрелись. Справа, в семидесяти саженях, у самого края поля стояла деревня, дворов на двадцать. И в ней хозяйничали поганые. Чуть менее двух сотен. Если бы весь ближе к нам была, то можно было бы ударить. Но сколько при этом поляжет наших? А если поганые прорвутся, кто тогда раненых в санях оборонит?

– Одолеем, княже. – Бравый положил руку на эфес сабли. – После вчерашней сечи эти нам на один зуб.

– Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперед, а князь Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

– Нет, бояре. – Я показал за спину, где в лесу остался обоз с ранеными: – О них кто позаботится?

– Да, обоз, – Иван Пантелеевич вздохнул, – он нам руки вяжет.

– Кгарррг! – Черный ворон пролетел вперед и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями. В этот момент стало не до вороньих криков – сотня поганых вдруг вскочила на коней и умчалась по полю.

– Куда это они? – удивился Демьян.

– Догони и спроси, если интересно.

Так, в деревне осталось десятка три, совсем неплохо. Но остальные могут в любой момент вернуться. Что там, в деревне?

Присмотревшись, я увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

Крики в деревне усилились. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху, и с рыданием бросается в нашу сторону.