София Мак-Дугалл - Граждане Рима

Первым делом он достал клейкую ленту, откусил от нее кусок зубами и приклеил к центральной панели окна, плотно прижав, так что получился прямоугольник, точно вписанный в линию цепи. Уна, все еще заглушавшая наблюдательность охранников, сонно посмотрела на него, не в состоянии разделить интерес, который ей хотелось бы почувствовать. Но даже Дама, видевший, что делает Клеомен, ощутил прилив виноватого восхищения от мрачноватой профессиональности, с какой тот работал, с царапающим звуком, от которого мурашки бегали по коже, залепляя стекло еще одним, внутренним прямоугольником. Дотягиваясь до рюкзака Сулиена, чтобы достать пасту и бумагу, Клеомен точно помнил, где что лежит. Возможно, какая-то часть его натуры всегда мечтала заняться чем-то подобным.

Он размазал пасту по прямоугольнику на стекле, но слой получился недостаточно толстым; тогда он протянул руку, ухватил пригоршню влажной земли с клумбы и смешал ее с клеем.

— Помоги, — коротко сказал он. Сулиен подчинился, размазывая клейкую смесь по стеклу, но осторожно, поскольку чувствовал, насколько хрупким оно становится вдоль намеченных линий.

Клеомен прижал бумагу к гуще и на секунду застыл в нерешительности, потому что все легко могло сорваться, удар следовало нанести сильный, чтобы разбить стекло точно по прочерченным линиям, несмотря на ленту, которая должна была его держать; трещины могли разбежаться по осколкам и коснуться проволочки, и хотя предполагалось, что глина и бумага смогут удержать остатки стекла и смягчить звук, в момент удара он мог проникнуть в дом. Сначала Клеомен разок легонько стукнул по размокшей бумаге, как по стене, по которой ему хотелось хорошенько вмазать последние четыре дня. Потом ударил кулаком, и обрамленный лентой стеклянный прямоугольник вывалился с влажным, глухим стуком — не похожим на обычный пронзительный звон разбивающегося стекла. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы заставить всех вздрогнуть и замереть в ожидании на минуту-другую.

Клеомен с тревогой следил, как девушка легко проскользнула в дыру, да и для двух пареньков это не составило особой сложности; ее брат, хоть и был такого же роста, как Клеомен, оказался куда более худощавым. Грузного Клеомена пришлось тащить изнутри, неловко раскачивая то вправо, то влево, и он замер, когда, несмотря на все его предосторожности, слегка задел плечом заклеенный край стекла, где все еще стоял чуткий датчик. Но, похоже, ничего не произошло, и Клеомен тоже пробрался внутрь.

Грязные осколки стекла похрустывали под ногами. Они прошли сквозь то, что, по всей видимости, было приютским лазаретом. Острый запах дезинфекции и чистоты поразил Сулиена, как неожиданная встреча со старым знакомым, он смотрел на койки пациентов, маленькие боксы с чувством грызущей тоски по прошлому.

Услышав, как Уна резко вздохнула, он повернулся к ней:

— Ты знаешь, где он?

Уна вздохнула и сказала тихим напряженным голосом:

— Да. Но не здесь, он не…

Теперь, когда она осмелилась оторваться от охранников на внешних балконах, она живо, почти ощутимо почувствовала присутствие Марка: он был двумя этажами выше и далеко, на другой стороне дома, так что с трудом верилось, что какие-то четыре дня назад он был так близко.

— Насколько он плох? Что с ним?

Уна отрицательно покачала головой:

— Не знаю. Что-то ужасное. Это почти не он… — И это была правда, хотя и не вполне, потому что его было ни с кем не спутать, и он был узнаваем с первого взгляда, и Уна ни с кем не могла бы его спутать, чего она так было опасалась. Однако все же с ним творилось что-то очень нехорошее, он казался дальше, гораздо дальше, чем был на самом деле, — за семью морями, за семью горами.

— Мы так и думали, — спокойно ответил Сулиен. На мгновение все замолчали. — Похоже, эта дверь заперта.

Так и оказалось, но замок был простейший, установленный исключительно ради того, чтобы уберечь пациентов от какой-нибудь опасности. Клеомен разобрал его в два счета, переживая только из-за лишней потери времени.

— Это выход, — пробормотал он, — и нам надо попытаться и вернуться к нему. Они входят и выходят через одну и ту же дверь.

Выйдя, они шли, придерживаясь руками за темные стены, будто слепые, не осмеливаясь зажигать света. Коридор был сложной формы — то резко сворачивал, то обрывался невидимыми лесенками. Наконец он привел их к главной лестнице, и они поднялись на первый этаж, где, по крайней мере, можно было что-то различить: желтый свет из сада просачивался сквозь ничем не защищенные окна, через широкий пустой вестибюль, блестел на полу безмолвной столовой. Внезапно они почувствовали себя на виду и попятились к стенам.

В дальнем конце вестибюля наверх гордо вела широкая лестница.

— Он там, наверху, — прошептала Уна, почти опаленная его близостью и какой-то новой, еще неведомой ей паникой. — Но вокруг него люди. Вы не сможете… не сможете даже близко подойти к этой комнате. Они стоят наверху лестницы. И они не дремлют.

— Что ты хочешь сказать? Где они? — настоятельно спросил Клеомен.

Уна состроила невнятную гримаску и встревожила всех, неслышно пробежав через вестибюль и ползком поднявшись по лестнице, пока ей не удалось заглянуть на площадку. Но она вернулась.

— Там галерея, и стеклянные двери, и палаты, но они сидят перед дверьми, везде горит свет, вы не сможете пробраться. Есть еще люди, они спят в дальнем конце, думаю, это врачи. Весь этаж.

— Но тебя-то никто не увидел… ты помешала им? — настойчиво спросил Сулиен.

— Да… но двери заперты. Я не могу сделать этого: достать ключ и провести вас за собой… они — прямо на пути.

— Я думал, что они сделают это, — бесстрастно кивнул Клеомен.

Уну посетило нелепое чувство, что это несправедливо, неправильно, охрана не имела права оккупировать и коридор, они уже и так сделали все мыслимое и немыслимое.

— А что насчет верхнего этажа? — спросил Клеомен.

Уна слегка расслабилась и сосредоточенно задумалась.

— Наверное, там еще пациенты. Нет, там все же пусто. Если бы нам только удалось пробраться наверх. Но эта лестница…

Отсюда им был виден свет на втором этаже.

— Наверх должен быть еще один путь, — сказал Сулиен, неожиданно с неловкостью осознавая, что в таком месте должны быть рабы, которые занимались бы уборкой, а тогда им потребовались бы потайные ходы и запасные лестницы — так было заведено даже в доме Катавиния, для других, но не для него.

И они нашли этот путь — узкую лесенку за столовой, но Уна неистово замотала головой и потянула всех остальных назад, потому что на площадке второго этажа здесь тоже стоял охранник, а лесенка была такая узенькая, что, вздумай они подняться по ней, могли бы столкнуться прямо с ним.