София Мак-Дугалл - Граждане Рима

Глухо ступая по траве — мимо увядших букетиков и обугленных останков принесенной в жертву снеди, — она вернулась к продолговатой лужайке, где Сулиен и Марк Новий лежали, с трех сторон укрытые могильными плитами. Сулиен спал, как могут спать только очень высокие люди, расслабленно раскинувшись, отчего его длинная фигура была ей еще милее, в ней было больше бессознательной беззащитности — или это тоже только казалось? — чем в спящей женщине или скромнее скроенном мужчине; он лежал, неподвижно разметавшись, и его длинные руки и ноги уходили в темноту, промеряя ее, как лоты или якорные цепи. Нет, она еще подождет и подумает, прежде чем будить Сулиена.

Пересчитывая в уме деньги, она подобралась к сыну Лео и долго сидела возле него, задумчиво на него глядя, вспоминая огромное лицо, незрячими глазами следившее за ней с высоты на Джулиан-сквер. Что им делать с этим лицом? Тонкий слой въевшейся грязи на коже, обозначившийся на щеке синяк. Она потрогала соответствующее место на своем лице, где были подобные отметины, стараясь решить, поможет ли это, сыграет ли роль темной полумаски или только подчеркнет передававшееся по наследству выражение глаз, ярче обозначит унаследованную форму черепа? Чем дольше она в него вглядывалась, тем призрачнее ей казались произошедшие с ним перемены. Выпачканное копотью лицо, худоба, неровно состриженные волосы — все это ничего не значило, было едва ли не так же прозрачно, как повисший в воздухе туман. Неужели люди, видевшие эти многократно увеличенные черты над городом, теперь не распознают, кто перед ними, и как, снова подумала Уна, как ему удалось забраться так далеко? Теперь они знали и про волосы, и про обтрепанный вид, она сама об этом рассказала, сама выдала скудный камуфляж, в котором он предстал перед ней, а теперь ей приходится с ним возиться. Хотя, вероятнее всего, никто не помнил, что она сказала. Рынок наводнен стражниками — но почему бы им не решить, что это всего лишь розыгрыш. Ведь они всего лишь мельком видели три убегающие фигуры.

Уна неприязненно сжала губы: какую ужасную речь о своей любви к Риму ей пришлось произнести.

Над ними нависала миниатюрная башенка мавзолея, душераздирающая небольшая композиция, напоминавшая белую дымовую трубу: конус, опирающийся на кольцо колонн, окружающих установленную на кубическом постаменте статую, — нечто вроде сооружения из детского конструктора. Когда достаточно рассвело, Уна, чтобы попрактиковаться, прочитала высеченную на постаменте надпись:

«Рок похитил тебя у жизни и у меня, Элий, муж мой. Я, Фадилья, установила это великое надгробие в память о тебе, я поставила над ним башню, я поместила внутрь твое изваяние: пусть каждый ведает, каким видным человеком ты был в Толосе. Я всегда буду лежать рядом с тобой, и как в жизни дом наш служил нам прибежищем, так и это надгробие упокоит наши кости».

Не растроганная надписью, Уна стремительно ринулась между колонн, ей не терпелось выяснить, как быстро она сможет идти, запнулась посередине и остановилась, вспыхнув, рассерженная и сбитая с толку. Но это не в счет, ведь этого не случилось бы, не торопись она так. Затаив дыхание, она про себя перечитала надпись — быстрее или все так же медленно, она сказать не могла. Уна вздохнула и с грубой ухмылкой посмотрела на надгробие. В описании Фадильи все звучало куда красивее, чем было на самом деле, и все же было в этом нечто неистребимо римское — чванное, самодовольное и бестолковое. В окружении колонн изваяние Элия выглядело мягким, теплым и почти живым. Ничто не указывало на то, что Фадилья лежит с ним рядом.

Уна снова посмотрела на Марка и подумала, что в конце концов, пожалуй, знает, как ему оставаться неузнанным, ведь только потому, что его лицо можно было увидеть повсюду, казалось невероятным, чтобы кто-нибудь из Новиев мог оказаться здесь, на кладбище, или где-нибудь еще, он был слишком знаменитым, чтобы занимать так мало места, ему следовало быть крупнее и не таким выразительным, возможно, разделиться на несколько телесных оболочек. И лицу его поменьше бы неповторимых особенностей, всех этих мелочей — ну, скажем, того, как внезапно его густые ресницы из темных становятся белесыми.

Сулиен заворчал, проснулся и увидел Уну, угловато сидящую на корточках: руки она скрестила на коленях, опустив подбородок на костистое запястье, и внимательно изучала беззащитное лицо Марка.

— Шшш! — сказала она.

Сулиен медленно встал, потирая затылок, чувствуя, что тело его приняло форму земли, как бисквит на противне. В каком-то смысле это тоже была вина Марка Новия: всю неделю до этого они с Уной спали на блошином рынке, но только Уна могла вернуться туда теперь, вполне уверенная, что ее не узнают.

— У него ничего нет. Теперь нам придется кормить его и всякое такое. Наших денег на троих не хватит.

Сулиен угрюмо кивнул. На самом деле глупо было винить в этом Марка, когда то была его вина. По крайней мере, Уна пока этого не сказала.

— Вот пожили бы здесь еще лет двадцать, тогда знали бы, чего не надо делать, — сказал он. Теперь дело вовсе не казалось таким уж рискованным. Легко верилось, что они могли бы спокойно забыть, что когда-либо видели Новия во плоти.

И вместе с Уной он принялся вглядываться в лицо Марка, хмурившегося во сне.

— Мне кажется, он не слишком похож на свои фотографии, — сказал Сулиен, — и все же…

— Я купила ему шапку, — задумчиво произнесла Уна.

— Правда? — Сулиену понравилось, что Уна уже начала решать проблему Марка.

— Недорогую, — почти извиняющимся тоном сказала Уна. — По дороге на рынок. Потому что я сказала им, что он подстригся. Но вряд ли это поможет, как думаешь?

Сулиен посмотрел на Марка, стараясь представить, что поможет, но так и не смог вообразить шляпы, которая скрыла бы безмятежную властность этого лица.

— Лучше надеть ему на голову мешок, — раздраженно ответил он. Уна вдумчиво и с интересом на него поглядела.

— Что ты? — спросил Сулиен.

— Вчера, — Уна с трудом сдержала улыбку, — я уж решила, что ты у него автограф попросишь.

Сулиен скорчил недовольную гримасу.

— Да, я пытался, пробовал с ним заговорить, но он… так разважничался… — ответил он. Но, беспокойно взглянув на Марка, он заметил быстро растекавшийся синяк и почувствовал обычную жалость к раненому человеку. — Он в порядке. И, я думаю, ты тоже была бы, если была бы… сама знаешь кем. Просто не понимаю, какая теперь разница, вот и все, — Сулиен помотал головой. — Ладно, не важно. Как насчет места, куда он собирается?

— Он сам точно не знает, где это, — ответила Уна.

— Что? — слишком громко сказал Сулиен.

— Тише, он проснется, — предупредила Уна, и они немного отодвинулись. — Это где-то на юге, — продолжала она вполголоса. — Там есть место, называется Атабия, но он идет не совсем туда. Не знаю… находят же его люди, даже если это тайна, разве нет?