Александр Чернов - Порт-Артур — Токио

Когда «Микаса» уже расходился контркурсами с изрядно горящей на всем протяжении от первой дымовой трубы до перекошенной, сбитой с катков, кормовой башни, потерявшей грота-стеньгу и заметно севшей на корму «Победой», Того приказал перенести огонь своего отряда на корабли Чухнина. Именно они били по его броненосцам и в эти минуты представляли главную угрозу. В чем его только что убедил очередной двенадцатидюймовый «подарок» с одного из русских кораблей типа «Полтавы», взорвавшийся под носовым казематом. Из него сейчас валил густой дым, а пушка беспомощно задралась так, что было ясно — восстановлению она не подлежит. Что-ж, если удастся сейчас размочалить оконечности русским «утюгам», главное будет сделано. Без скорости они ему не помеха. С Рудневым и уже изрядно потрепанным Небогатовым, чьи броненосцы-крейсеры теперь по-хорошему должны больше заботиться о своем спасении, чем о бое, будет попроще.

Впереди все обстояло более-менее нормально. Все четыре броненосных крейсера хоть и получили повреждения, но не смертельные. И судя по всему, их шансы на успешное расхождение с русской колонной весьма высоки. Бившие по ним до этого «Пересветы» изрядно претерпели от наших броненосцев и их огонь существенно ослабел. Достаточно сказать, что на «Победе» совершенно точно выбита кормовая башня, а на потерявшем верхушку средней трубы «Ослябе», похоже, замолчали обе. Сам флагман Небогатова сейчас с «Микасы» не виден, ибо полностью скрыт дымом громадного пожара на шканцах…

«Сикисима» активно стреляет. «Ясима» горит, но тоже остервенело бьется. Что дальше — практически отсюда не разглядишь за дымом от его пожара, хотя по вспышкам выстрелов можно понять, что и остальные корабли колонны поддерживают активный огонь.

— Запросите на грота-марс, что с нашими концевыми судами, все ли в порядке у «Асахи», перенес ли флаг Камимура… Пусть сообщит телеграфом, и…

— Господин адмирал! «Токива» затонул… Внутренний взрыв…

Василий Васильевич Верещагин, введенный сигнальщиком Копытовым в боевую рубку «Петропавловска», прикрывшую его от очередного взрыва своим стальным телом, отдышивался от шимозного удушья. Его усадили справа от прикрытого внешним броневым листом выхода. Слева, почти друг на друге, лежали четверо. Два рулевых квартирмейстера, вестовой командира и младший штурман броненосца мичман Сергей Болиско были убиты форсом осколков, просвистевших сквозь щель боевой рубки после разрыва на левом крыле мостика, которого больше не существовало. Дыма от взрыва наглотались все бывшие в рубке и возле нее. Трое почти до обморока, включая командира Яковлева. И вот его, грешного.

«Петропавловск», поначалу весьма активно стрелявший, медленно слабел как раненый человек. Одна за другой замолкли шестидюймовые башни левого борта. Старарт поначалу говорил командиру, что их можно еще было ввести в строй, но для этого надо было выйти на палубу и зубилом повыбивать заклинившие осколки. Но, во-первых, между ними находилась стреляющая батарея с двумя шестидюймовками, а, во-вторых, японские снаряды имели такое бризантное действие и давали такое немыслимое количество осколков даже при ударе о воду, что до выхода из зоны обстрела это было форменным безумием, что и подтвердили две попытки починиться не выходя из боя, приведшие к серьезным потерям в людях.

Попавший затем в левую кормовую башню очередной японский крупнокалиберный снаряд перекосил ее, сделав попытки ремонта в море бессмысленными. Несмело, поначалу, занимающиеся пожары постепенно окрепли, и к моменту расхождения колонн, броненосец, казалось, дымился уже от носа до кормы. Попытки тушить очаги возгорания срывались новыми взрывами снарядов, осколки выбивали людей пожарных дивизионов и в клочки рвали шланги. Левый клюз был разворочен, практически разодран пополам. Его верхняя часть улетела в море, а в образовавшуюся дыру периодически захлестывали волны. От удара шестидюймового снаряда в вертикальную броню кормовой башни, вышла из строя система отката левого 12-дюймового орудия. Сама башня теперь поворачивалась очень медленно, с жутким скрипом перемалывая засевшие в мамеринце осколки. Через десять минут, попавший в то же место 8-дюймовый снаряд заставил ее временно прекратить огонь. Но как только с кормы вновь забухали двенадцатидюймовки, замолчала носовая башня главного калибра, получив удар в вертикальную броню снарядом неустановленного калибра.

Командир броненосца, каперанг Яковлев скрипнув зубами, причем в прямом смысле этого слова — слоем сажи от полыхающих пожаров в рубке было покрыто все, предложил стоявшему у прорези боевой рубки Григоровичу изменить курс сделав коордонат от противника. Иван Константинович, чью голову вместо фуражки украшала сделанная наспех закопченная повязка — следствие касательного ранения в лоб, чуть помедлив, согласился. Но не успел еще слегка кренящийся на левый борт броненосец начать маневр, как из телефонной трубки раздался радостный вопль сидящего на формарсе молодого сигнальщика Якушкина:

— Япошка взорвался! В клочья разнесло, третий с конца!

Несмотря на непрекращавшийся жестокий обстрел, офицеры и Верещагин толпой рванули из тесной боевой рубки. Они не могли отказать себе в удовольствии увидеть своими глазами то, ради чего они эти страшные полчаса терпели ужасающий обстрел. Первое, что заметил прямо перед собой Василий Васильевич, был японский броненосец в центре противостоящей линии, волочащий за собой огромный и жирный дымный султан. Из отрывистых реплик офицеров он понял, что это горит ровесник их корабля броненосец «Ясима». Но все смотрели не на это завораживающее, грозное зрелище, а куда-то вперед. Там, далеко, более чем в двух с половиной милях от «Петропавловска», из грибовидного облака взрыва выползал, быстро садясь носом, японский броненосный крейсер. Казалось, что в этот момент весь русский флот одновременно выдохнул одно слово:

— Есть!

Ну, может быть, и даже наверняка, большинство нижних чинов, да и офицеры помоложе, добавили еще пару-другую словечек. Но эти слова в книгах упоминать не принято, их же и дети читают… В палубах и батареях еще катилось «Ура», а Яковлев уже не вполне парламентскими выражениями загонял офицеров в рубку. Последним в нее пошатываясь вошел Григорович. И, как оказалось, очень правильно сделал, ибо не успел еще Верещагин вместе со всеми расположиться в ней, как совсем рядом «ахнул» очередной «чемодан»…

Наполеону как-то раз расхваливали одного генерала — претендента на должность командира дивизии. И долго, на все лады, превозносили ум, храбрость и знания кандидата… Пока Император не перебил докладчиков вопросом: