Кристоф Оно-ди-Био - Бездна

– Don’t worry, Marin ! [226]

Внезапно мне показалось, что тот и впрямь чувствует себя виноватым.

– Нам нужно поговорить, – сказал я ему.

– Не о чем говорить. Я здесь для того, чтобы учить тебя нырять, вот и все. Отправление завтра в 8.30.

И он ушел, даже не попрощавшись с Ким.

Она смотрит на море сквозь дымок своей сигареты. По щеке ползет слеза.

– Что случилось?

– Да ничего. Легкий приступ меланхолии в пустыне… – Помолчав, она стирает пальцем слезу и говорит: – Нет, неправда, случилось. Я думала, он тебе скажет. Но он так и не признался…

– Это он виноват в ее смерти?

– Конечно. – Ким по-прежнему не смотрит на меня.

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Наконец-то я нашел ответ, который так долго искал. Мне только что подтвердили, что человек, которого я заподозрил, сам не очень-то веря в его вину, действительно является причиной смерти моей жены. Вот и конец этой истории, и этот конец ужасен.

– Что же он сделал?

– Точно мне ничего не известно. Но я знаю, что той ночью они были вместе. Потому что перед этим я видела Долорес. Мы пили у нее чай. А потом я собралась уходить, пока не стемнело. И вдруг появился Марен. Она сказала ему: «Иду!» А на следующее утро ее нашли на пляже.

– Но почему ты так уверена, что он виноват в ее гибели?

Ким опускает руку в вышитый карман платья и что-то протягивает мне.

Украшение. На короткой цепочке…

– Что это?

– Ты заметил, что Марен все время машинально потирает шею, как будто что-то ищет? Ну так вот, он ищет это.

Я разглядываю подвеску. Молочно-белая капля…

– Ему была очень дорога эта жемчужина, подарок отца. Тот выловил ее в океане, когда Марен был маленький.

– Почему ты мне это рассказываешь?

– Я нашла ее в доме Долорес. Это ведь я сменила замок на ее двери… Хотела сохранить все, как было при ней. Полиции я не доверяю.

Я кладу жемчужину на стойку, чувствуя, что вот-вот сорвусь. Меня окружает мрак, и это не только ночная тьма.

– Почему ты мне раньше об этом не сказала?

– Ну, во-первых, ты меня ни о чем не спрашивал. Во-вторых, я не знала, кто ты. Вначале я было поверила в эту глупую байку о бизнесмене на отдыхе. А потом что-то меня смутило. Даже не могу сказать, что именно. Думаю, это было в моем кабинете, когда я показала тебе картину. Я знала, как тебя зовут, и провела маленькое расследование. Мне хватило одной минуты в Google. Там полно твоих фотографий. Вместе с Долорес. Красивая пара. На одном из снимков вы стоите перед белой мраморной статуей мальчика-великана с лягушкой в руке…

– Boy With Frog .

– Я узнала Венецию.

– Да, это было в Венеции.

Ким молчит. Потом продолжает:

– Впрочем, самое главное не это. Теперь я знаю, что ее звали Пас, а не Долорес. И что она была знаменитым фотографом. Почему она бросила фотографию? Почему сменила имя? – И, увидев, что я беспомощно развел руками, говорит: – Не знаешь… Ладно, это тоже неважно. Меня это не касается.

Схватив меня за руку, она кладет мне на ладонь цепочку с жемчужиной и сжимает мои пальцы в кулак.

– Возьми ее. Тогда он уже не сможет утверждать, что невиновен…

– Зачем ты это делаешь? Я думал, вы друзья. Ты же понимаешь, что это поможет мне доказать его причастность к ее гибели. И ты знаешь, что я это так не оставлю.

Она качает головой:

– Что уж там, я ревновала… – И ее лицо искажается.

– Ты ревновала к ней?

– К ней? О нет! К нему. Он отнял ее у меня…

Она закуривает еще одну сигарету. Табачный дым поднимается к звездам. Я уже совсем ничего не понимаю. То, что происходит в этих краях, превосходит мое воображение. Ким кладет на стойку ключ и подталкивает его ко мне:

– Это от нового замка. Он твой.

Я пытаюсь ее поблагодарить, но она меня прерывает:

– Я делаю это не ради тебя. Просто хочу знать, что произошло. И почему он ее у нас отнял.

Она залпом допивает свой коктейль и, взяв перламутровый портсигар, исчезает во мраке, который безуспешно пытаются разогнать масляные светильники. Они расставлены по обе стороны дорожки, что ведет ее к одиночеству. Или к одному из ее мужчин в голубом.

Алкоголь еще играет у меня в крови. Я поднимаю глаза к небу, забрызганному звездами. Эти звезды знают. И это море с его глухим рокотом, с его горько-соленым запахом – тоже. О это море, тяжелое, как живот беременной женщины… в его мутных глубинах кишат тысячи акул. Что я обнаружу за этой дверью, под этими аравийскими светилами, собранными в созвездия, которых не увидишь в Европе? Узнаю ли там Пас или найду только Долорес?

Yudkhilu Man Yasha’u Fi Rahmatihi Wa Az - Zalimina Aadda Lahum Adhabaan Amimaan .

Он впускает того, кто будет Ему угоден, в милосердии Его. Что же до иноверцев, Он приготовил их суровую кару.

Я бреду к деревне, держа сандалии в руке. Несколько мужчин в тюрбанах, сидя на песке, спокойно покуривают кальян. Красный кончик чубука трубки, исчезающей в кувшине, мерцает, точно крошечный маячок. Сквозь шум прибоя я слышу вздохи и бормотание курильщиков. Внезапно в эту идиллию врывается верещание мобильника. Встреча вечного и суетного. Заигравшиеся дети возятся в морской пене. Среди них вертится собака. Мать, придерживая чадру, которую треплет ветер, зовет их домой: «Заим! Рима!» Воздух теплый, ласковый. Как и песок под моими босыми ступнями. В такую ночь хорошо было бы побродить здесь вместе с Пас. Я сворачиваю к дому, прохожу под арками. Где-то вдруг пронзительно вскрикивает женщина, и я вздрагиваю. Визг сменяется громкой пафосной музыкой. Это всего лишь телевизор в соседнем домике. Фикция. Какая-нибудь история преступления или мести, история о женщинах с подведенными глазами…

Ключ легко поворачивается в замке. Сейчас я все узнаю.

Лунный свет помогает мне найти выключатель. Я нажимаю на него. Неоновая трубка на потолке потрескивает, мигает и через мгновение начинает светить ровно. Я застываю, не в силах сделать ни шага. Все точно так, как описывала Ким. Только теперь я смотрю на это собственными глазами, пытаясь сдержать слезы. Большая, очень простая комната. Квадратная. Для мастерской на самом краю света лучше не придумаешь. Эктор, она бы тебе понравилась. Ты можешь гордиться своей матерью. Она создала здесь свой мир. И жила так, как мечтала жить.

На полу расстелен брезент. В неоновом свете его шероховатая поверхность напоминает о море. На брезенте расставлены банки с какими-то жидкостями, в которых мокнут большие кисти. Рядом бидоны, разрезанные пополам и заляпанные голубой краской. Бутылки со скипидаром. Тряпки, все в черных и голубых пятнах. Но доминирует голубой. На маленьком столике, покрытом белой простыней, ножницы и катушки голубых ниток. Канва для вышивки. Нечто вроде софы с одной-единственной подушкой, – наверное, здесь она лежала, когда ей изменяло вдохновение. Вдоль стен веревки с бельевыми прищепками; на них, вероятно, подсыхали готовые картины.