В. Бирюк - Прыщ

— Идиот! Отпусти! Ну!

Княжна вывернулась, отбросила мою руку, зло посмотрела на меня, на отблески пламени в соседнем помещении, временами прорывающиеся сквозь пелену густого чёрного дыма.

— Чего встал, болван?! Давай следом!

Она рванулась в ту сторону, куда убежали её спутницы. Еле успел поймать. Девичья коса — очень удобный инструмент управления нервной индивидуйки юного возраста.

— Дура! Двери все заперты! Ключи у ключника. Пока он прибежит да откроет…

Она зло выдернула у меня свою косу. И растерянно спросила:

— Так мы что…? Мы сгорим?!!!

Ужас в её глазах, внезапное осознание близости смерти… «в шестнадцать девических лет»…

— Тихо, малыш, тихо. Главное — спокойствие… Мы пойдём другим путём. Идём… идём в… вниз.

Мудрости от Карлсона и от Ленина — из меня выскакивают от прошлой жизни. А вот внимание к кочергам… или, применительно к данному экземпляру правильнее — кочергищам… Это от исконно-посконно-приобретённой «святорусскости».

— Что?! Куда?!

— Вот что, принцесса. Хочешь к своим подруженькам — в полыме сгореть, в дыму задохнуться — вольному воля. Или — со мной?

Она рвалась душой вслед за своей свитой. Стайность и стадность. «Как все — так и мы», «люди ж не дураки»… Туда же тянул под потолком слой чёрного дыма. А оттуда, где пожар начался, уже заглядывало в дверь яркое весёлое пламя.

Я схватил какое-то покрывало, фыркнул на него из кувшина (морс? не хмельное? пойдёт), накинул на голову и плечи…

— Ну?! А то я сам пойду!

Она отступила на шаг, развернулась, собираясь убежать.

Деточка, все эти предложения насчёт свободы выбора — чистое бла-бла. Мои отмычки от меня не бегают. Снова — за косу, лицом — в кроватку, каким-то дамским шнурком — локотки, детское одеяльце — облить из горшка. Выдернуть у неё из-за ворота крестик на цепочке, ухватить в кулаке покрепче.

— Мявкнешь — сдохнешь. Рванёшь — в огонь брошу.

Одеяльцем замотать ей голову, закрыть глаза. Как пугливым лошадям делают. Ну-у теперь…

В одной руке — кочерга, в другой — великая княжна. «Вооружён и очень опасен». Эх, Ванюша, где наша не пропадала? — Сейчас узнаю.

Головой вперёд, сквозь горящий уже дверной проём. Сквозь пламя и дым, не открывая рта, не видя ни зги, плечом в косяк, роняя княжну, нащупывая ступеньки, оступаясь и соскальзывая, пересчитывая ребрами, жабрами и, блин! фибрами…

А, фигня! Жить — будем!

На княжне тлел подол парадной запоны. Пришлось срывать тряпку, чуть ножку припалила, а воет-то…

— Цыц. Не ори. Покраснеет, слезет, новая вырастет. Не смертельно.

Тыкаюсь в двери. Заперто. Или ключника не нашли, или ключей нет, или к этим дверям снаружи не подобраться…

— Ты!!! Ты куда привёл?! Чувырло дубовое! Оно ж заперто!

Она рвётся, сучит ногами, пытается встать, постоянно панически оглядывается на играющее, в десятке шагов выше по лестнице, пламя. Вниз огонь идёт неохотно, лестница ещё долго гореть будет. Можно немного подождать: вдруг ключник прибежит, или с той стороны ломать додумаются…

Спокойно ждать, когда адреналин зашкаливает… Куда бы, блин, податься, и чем бы, блин, заняться…? — Так известно — чем! Главное — есть «кем»! Кочерга у меня удобная: если вот сюда за косяк воткнуть рукоятку, а носик упереть в угол между брёвен…

Вздергиваю княжну на ноги, толкаю к стене, вгоняю на уровне её шеи в выбранные места кочергу. Незначительный изгиб ручки инструмента обеспечивает надёжный прижим… обрабатываемого тела. Тело… — стоит. Навытяжку. Солдатиком.

А вот и узнаю.

Княжна стоит, прижатая кочергой за шею к бревенчатой стенке, со связанными за спиной локтями, чуть запрокинутым вверх лицом и выпученными глазами. И мне — выговаривает:

— Ублюдок! Гадёныш! Падла плешивая!

Подбираю с пола детское одеяльце, принюхиваюсь. Мда, мальчик уже большой, поди, и мясцом прикармливают.

— Дабы сохранить красу твою несказанную, принцесса, уберечь от пламени жгучего да дыма едучего, накинул я на тебя сиё детское одеяльце. Полив предварительно содержимым такового же, но — горшка. Воды-то там не было. Запашок, конечно… Но ничего — как было прежде и выше справедливо замечено: у тебя скоро — свои такие быть должны. Я почему-то полагаю — девочка. Это работа тонкая, ювелирная. Требует подготовки и тренировки. К чему мы и приступим.

И впихиваю в распахнутый от изумления рот — угол одеяльца. А остальное так это… легко и свободно… разложим по плечику. Вполне… элегантно получилось. Вздёргиваю ей подол. Подолы. Всего многослойного, на неё надетого. И немедленно получаю пинок ногой. Но только по коленке — выше… рубаха у меня длинная, женская — не пробивается.

Уже веселее пошло. Активность какую-то проявляет, собственное отношение выражает. Хоть какие-то телодвижения души… Это — радует.

Стукаю её по обожжённой голени, она отдёргивает, подхватываю под коленку и поднимаю до предела. На плечо… не дотянуть, да и эполет на мне нету. Но и так удобно: как фуражку на локоть перед катафалком. И есть куда прочно упереться ладонью. Теперь и свой подол… А одеяльце и лбом придержать можно…

Подпёртая за шею, со связанными руками, стоя на одной ноге, прижатая мною к стенке, княжна была весьма ограничена в движениях. А я — во времени. Взгляд через плечо показывал, как пламя постепенно перебирается со ступеньки на ступеньку.

В столь экстремальных условиях… ощущая начинающееся поджаривание собственной задницы… Но, итить меня… в смысле… а, пофиг всё! После трёх недель воздержания… аж горит! Печёт не хуже пламени… пока не кончу — не остановлюсь! Просто… невозможно остановиться! Даже если до румяной корочки…! Ванька с анфасу подрумяненный… Потом-то, конечно… Но — потом. Лишь бы ключник не пришёл… преждевременно.

Княжна шипела и плевалась. Как раскалённая сковородка. Что было очень натурально и органично — антураж, запах и температура всё более становились похожими на кухонный аврал перед выносом главного блюда в торжественном обеде.

Она пыталась оттолкнуть, оплевать или укусить. Но найдя её губы… и внутренние… и собственно… Она пыталась не пустить, пыталась отодвинуться, встать на носок… Лёгкий толчок под колено единственной опорной ноги… Она осела. Глубоко. Не сдержав вскрика. Как Маша с медведем:

Кочерга подпирала ей подбородок и заставляла смотреть в потолок, в «высоко».

По собственным ощущениям… — совершенно неподготовленная девочка. Какая безалаберность и непредусмотрительность! Ведь знала же с кем идёт! Хотя, конечно, её не сильно спрашивали. Но ведь в дом-то сама приехала! Хотя, конечно, она же не знала, что я тут буду. Но что я в городе — точно знала!