Бен Элтон - Время и снова время

Опробовав скорости и сцепление, Стэнтон выехал на улицы. Он дал себе слово: если когда-нибудь выскочит из этой временной катавасии, купит полдюжины машин. Бог с ними, с женщинами, у него будут машины! И мотоциклы. Английские. На новейшем «энфилде» выпуска 1914 года он совершит тур по стране. На «нортоне» возьмет первый приз в мотогонках на острове Мэн.

Возможно, победителем проедет по Ирландии и заглянет…

Не время мечтать. Бернадетт подождет. Теперь в его жизни новая женщина. Путешественница во времени, прибывшая из будущего.

Он полагал, что убьет кайзера и развяжется с Хроносами. Но прибыл их новый посланник. Выходит, «подправить» век не удалось. Значит, пока нельзя уйти на покой.

Он все еще солдат. Все еще на посту.

Стэнтон ехал по Берлину. Сверяясь с картой, разложенной на коленях, он искал магазин медицинского оборудования, адрес которого выписал из гостиничного справочника. И вдруг понял, что улыбается. За рулем ему стало лучше, словно он наконец-то приноровился к ситуации. Массивный рычаг переключения передач, надсадный рев мотора ручной сборки, что вибрировал под огромным сверкающим капотом, наполняли его счастьем впервые с того момента, как он уснул в объятиях Бернадетт.

И снова она проникла в его мысли. Любимая что-то зачастила.

Разыскал ли он ее в той сгинувшей версии века, в которой смерть кайзера означала конец его миссии? Наверняка разыскал. Плевать на Шеклтона, Эверест и все машины Бирмингема. Ему нужна Бернадетт. Может быть, в прошлом витке он сумел вновь ее завоевать, отвезя в Кембридж и показав Ньютонову шкатулку, которая и ныне хранится в мансарде деканова дома. Наверняка это ее убедило. Единственное доказательство, которым сейчас владеет декан Тринити… Стоит проникнуть в дом и…

Это уже было? В том утраченном веке, в той жизни? Он ее нашел, отвез в Кембридж и ликующе предъявил доказательство, которое вернуло ее любовь? И они снова любились ? От этой мысли душа перевернулась вверх тормашками.

Купив в магазине медицинский халат и маску, Стэнтон поехал на Лейпцигер-плац, которую некогда пересекла его эпохальная пуля, разнесшая императорский череп, и остановился прямо перед универмагом «Вертхайм». Площадь, прежде кишевшая людьми и забитая машинами, была почти пуста. К Стэнтону подскочили два швейцара и указали ему место на парковке. Их помощь не требовалась, поскольку на стоянке не было других машин.

Универмаг, полный жизни монумент, символ берлинского экономического чуда, сильно изменился, с тех пор как Стэнтон его покинул, на ходу разбрасывая поддельные социалистические листовки. Теперь он был тих и печален. Огромную статую в центре атриума задрапировали черным, словно в знак раскаяния в невольном соучастии универмага в национальной трагедии. На месте цветных шелковых полотнищ и люстр висели траурные стяги. Весь персонал носил черные нарукавные повязки. Но никакая внешняя скорбь не могла поднять обороты «Вертхайма». Он стал призраком, навеки себя запятнавшим воспоминанием о худшем дне империи. Огромные скидки и рекламные акции не привлекали даже заядлых завсегдатаев распродаж. В магазине, который прежде за час обслуживал тысячи клиентов, теперь слонялось с полдюжины покупателей.

Три продавца тотчас подбежали к Стэнтону.

– Мне нужны женская ночная сорочка и чепец, – сказал он. – Сорочка просторная и удобная: жена моя инвалид. Еще повседневное платье и белье.

Маленькая свита из чрезвычайно угодливых продавщиц препроводила его в отдел женской одежды на втором этаже. Очевидный вопрос не заставил себя ждать:

– Какой размер носит мадам?

Стэнтон припомнил следы башмаков в подвале… наверное, английский шестой размер. Он оглядел строй продавщиц и выбрал подходящую:

– У нее примерно ваш размер, фройляйн.

Сделав покупки, Стэнтон вернулся в отель; платье повесил в шкаф второй спальни, белье положил в комод. Медицинский халат, маску, ночную сорочку и чепец упаковал в рюкзак, шприцы со снотворным и пистолет спрятал в карманы.

Потом спустился в холл и подошел к портье.

– Я рассчитываю нынче забрать сестру из больницы, – отчеканил Стэнтон. – Весьма обяжете, если приготовите нам кресло-каталку.

На прокатной машине он поехал в больницу Берлинер-Бух, где когда-то Бернадетт несла вахту возле его бесчувственного, отравленного хворью тела, и припарковался на стоянке, предназначенной для старшего медперсонала и карет «скорой помощи». Эвакуаторы были напастью будущего. Он бы охотно заплатил штраф.

Поднявшись по величественной каменной лестнице, через украшенный колоннами вход Стэнтон вошел в больницу. Там он заскочил в первый попавшийся туалет и надел халат. Беспрепятственно разгуливая по коридорам, отыскал вахтера, у которого справился о местонахождении пациентки под приглядом полиции. Мол, любопытно взглянуть, она, говорят, типа ярмарочного урода.

Вахтер был рад услужить и указал маршрут, обещав, что герр доктор не разочаруется.

Стэнтон поднялся на нужный этаж, по дороге прихватив кресло-каталку. Поставил ее возле лифта, отыскал указанную вахтером палату и решительно направился к двум полицейским в форме, стоявшим у дверей.

– Я должен проверить дилатацию зрачков больной на предмет соредии, – с ходу сочинил он. – Это секундное дело. Прошу вас вместе со мной проследовать в палату и наблюдать за осмотром вверенной вам пациентки.

Полицейские замялись, но Стэнтон не дал им и рта раскрыть:

– Если вы допустите меня к вашей подопечной безнадзорно, я буду вынужден доложить об этом вашему начальству. Полиция передала эту женщину в ведение нашей больницы, и я не позволю превращать меня в нарушителя ваших же правил безопасности.

Лапша сработала. Характерная немецкая склонность подчиняться приказам вновь сослужила добрую службу. Часовые исполнительно проследовали в палату, где Стэнтон тотчас их обезвредил: одного крюком левой в висок, другого апперкотом правой в подбородок. Рухнувшим стражам он ввел то же снотворное, которое неделей раньше пришлось вколоть Бернадетт.

Взглянув на неподвижную фигуру на кровати, Стэнтон внезапно проникся грандиозностью момента: путешественники во времени, прибывшие из разных измерений, встретились в третьей версии вселенной.

Как и ожидалось, женщина была без сознания. Рука под толстым слоем бинтов сильно распухла. Без лекарств двадцать первого века начавшееся заражение крови сулило верную медленную смерть.

Стэнтон сдернул одеяло, достал из кармана многофункциональный нож, срезал завязки и стянул больничную рубаху.

И чуть не отвел взгляд. Еще никогда ему не доводилось видеть столь обезображенное тело. Стэнтон повидал пулевые шрамы, у самого была парочка. Видел рубцы, оставленные кнутом и ножом, неправильно сросшиеся кости, раздробленные дубинками. Но он никогда не видел все это на одном теле .