Андрей Валентинов - Дезертир

— Только не говорите, что вам опять надо искать кого-то на нашем любимом кладбище! С меня вполне хватит и одного раза!

Я ждал ее у старой часовни не менее часа. Девушка появилась, когда вокруг уже стояли ранние синие сумерки.

— Вы почти угадали, — улыбнулся я. — Некий страждущий опять нуждается в вашей помощи, Юлия.

Взгляд, брошенный в мою сторону, способен был испепелить.

— Если вы ждете, что в ответ я буду называть вас Франсуа, то напрасно! И если вы вздумаете вручить мне букет, который прячете за спиной…

Я подал ей лиловые астры и развел руками. Несколько секунд я ждал, что цветы полетят мне прямо в лицо, но гражданка Тома ограничилась новым, не менее выразительным взглядом.

— А теперь объясните, как все это следует понимать, гражданин Люсон?

«Мадемуазель!» — хотел начать я, но вовремя прикусил язык.

— Гражданка Тома! Эти астры считайте своеобразным извинением за доставленные вам неприятности. А также за те, которые я могу доставить впредь.

— Уже доставили. — Девушка повертела в руках букет и покачала головой: — Гражданин «аристо»! У меня нет времени на подобные любезности. Я пришла работать… Впрочем, за цветы — спасибо. Хотите зайти… Франсуа?

Приглашение в мертвецкую было сделано самым светским тоном. Не подав и виду, я поклонился, после чего Юлия достала ключи, и мы занялись замком. Наконец ржавый металл поддался, и мы оказались в знакомом полумраке.

— Сейчас зажгу свет…

Девушка долго возилась с лампой, после чего мы прошли внутрь. Знакомые столы, тела под белыми простынями, еще один стол — на этот раз пустой. И — огромные лейденские банки, соединенные толстыми проводами. Смотреть лишний раз на покойников, «имеющих временное пребывание», не тянуло, и я занялся гальванической батареей. Между тем девушка зажгла еще две лампы, и в мрачном помещении стало немного светлее.

— Ну вот! — Юлия развела руками. — Мой персональный Аид. Мертвецкая там, за дверью, а здесь пребываю я и те, с кем мне интересно. Сегодня двое новеньких… А посему, гражданин Люсон…

— Франсуа, — напомнил я. Она поморщилась:

— Сначала цветы, потом этакая фамильярность… Нет, мне не нравится!

— Тогда — Франсуа Ксавье, — предложил я. Она пожала плечами:

— Хорошо. Итак, Франсуа Ксавье, свое любопытство, которое, похоже, и привело вас сюда, вы уже удовлетворили, а посему…

— Еще минуту! — я поднял руку. — Гражданка доктор, некий страждущий действительно нуждается в помощи. Или по крайней мере во врачебном совете.

— Я принимаю по вторникам, средам и пятницам с десяти утра в клинике бывшей Королевской академии. Скажите своему страждущему…

— Он перед вами. Очки блеснули.

— Если за этим последует очередная пошлость…

— Мадемуазель! — подхватил я. — Мое сердце, э-э-э, стр-р-радает и р-р-разрывается… Нет, Юлия, к сожалению, я не шучу.

Девушка быстро подошла ко мне, крепкие пальцы обхватили запястье, рука легла на лоб.

— Не выдумывайте! Пульс нормальный, температуры нет. Если вас мучит ревматизм…

— Глаза, — подсказал я. — Помните, вы говорили?

— У вас что-то со зрением? Помнится, сегодня утром вы были в очках…

Собираясь в лечебницу Урсулинок, я действительно надел фальшивые очки. Конечно, предназначались они не для Юлии, а исключительно для гражданина Сименона.

— Роговица глаза, Юлия. Посмотрите!

— Боитесь катаракты? Ладно, идите к свету… Осмотр длился долго. Я терпеливо ждал, стараясь не моргать. Странно, я не волновался. Обычный врачебный осмотр. Почему-то вспомнился пустой стол у меня за спиной…

— Травмы были?

— Что? — растерялся я.

— Травмы, — нетерпеливо повторила она. — Черепные… Вам не понятно?

Я замер. Значит, старая монахиня права! Или…

— Контузия, — я вспомнил лионскую дорогу и растерянных парней в синей форме. — Кажется…

— Головные боли? Потеря памяти?

Внезапно все вокруг начало расплываться. Знакомая серая пелена окутала часовню, свет ламп померк, превратившись в странное желтоватое пятно…

— Сядьте! Да садитесь же!

Я открыл глаза и сообразил, что сижу на неудобном деревянном табурете. Юлия стояла рядом, протирая очки.

— Часто бывает такое?

— Н-нет! Дело не…

— Позвольте об этом судить специалисту! Девушка надела очки, пододвинула другой табурет — на этот раз трехногий — и аккуратно присела на краешек.

— Давайте так, Франсуа. Мы встретимся завтра, и вы мне подробно все расскажете. Наверно, вам придется обратиться к кому-нибудь более сведущему, чем я…

Теперь она говорила совсем иначе — мягко, спокойно. Я понял — она говорила с больным. С больным?

Лампы вновь горели ярко, серая пелена исчезла, пропала слабость. Я встал:

— Дело не в этом, Юлия. Скажите, я — жив?

— Идите к черту!

Девущка вскочила, опрокинув табурет.

— Вы — истинный мужчина! Гордыни, претензий — на миллион, а как что-то заболит… Можете успокоиться, умрете вы весьма не скоро! Завтра приходите в больницу академии к десяти, а сейчас убирайтесь и не мешайте работать!

Я не обиделся. Стало ясно — она тоже слепа. Напрасно я затеял все это! Ей не увидеть! Даже сестре Терезе — и той не дано понять все до конца. Несчастный безумный священник — вот кто разгадал меня. Ему не мешал разум — наш горделивый разум, пытающийся все объяснить, свести к очевидным причинам…

— Извините, Юлия! — я постарался улыбнуться как можно более виновато. — Но я предупреждал заранее о неприятностях…

Девушка быстро взглянула на часы и покачала головой:

— Все! У меня нет больше времени! Можете уходить, можете оставаться, но я буду работать!

Она решительным шагом направилась к ближайшему телу, укрытому белой простыней. Миг — и простыня взлетела в воздух. Гражданка Тома быстро оглянулась, схватила лежавший на табурете фартук и, накинув его, осторожно прикоснулась к голове мертвеца.

— Вы еще здесь? — бросила она немного насмешливым тоном. — Убирайтесь, гражданин Люсон, а то ненароком в обморок упадете!

Это был вызов. Впрочем, принять его было просто. Я не боялся. Перед ней лежал мертвец. Мертвый человек, такой же, как я…

— Один раз я сдуру притащила сюда Альфонса. Он хотел писать какую-то пьесу — чуть ли не про вампиров. Хорошо, что у меня была здесь нюхательная соль! Больше подобных опытов я не провожу.

— А какие проводите?

Я подошел ближе. На деревянном, обитом цинком столе лежал старик — худой, желтый, с пальцами, изуродованными ревматизмом.

Доктор Тома вздохнула:

— Все-таки решили мне мешать! Прежде всего я произвожу вскрытие. Естественно, не всех, а тех, кого мне позволяют. На этом кладбище хоронят бедняков — за счет Коммуны, и эти граждане в полном моем распоряжении. А вообще-то я изучаю посмертные изменения. Это работу начал отец… Вы как, еще стоите на ногах?