Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея

А стрелы все били, и не было им конца, и мы умирали, умирали, умирали...

Черные глаза зверобогов равнодушно глядели на нас.

И так же равнодушно смуглые лучники опустошали колчаны. За ними молчаливыми рядами сгрудились копьеносцы, ожидая своего часа...

Гетайры стояли рядом со мной, выставив бесполезные кожаные щиты. Я не спорил – скоро придет и мой черед. Вот упал пронзенный насквозь Фремонид Одноглазый, улыбнулся на прощанье, оскалился...

Хайре, друг! Я – следующий.

И вот уже умер стоявший рядом со мною Антилох Несторид, храбрый сын трусливого отца, вот уже бросились обезумевшие люди вверх по склону, прямо на троянские копья, уже катилось по неровным, поредевшим рядам безнадежное: «Бежи-и-и-и-им!»

Еще можно было спастись – кинуться прямо на стрелы, прямо на жужжащую смерть, опрокинуть лучников, сцепиться с копьеносцами. Но как заставить гибнущих сделать первый шаг? Меня не слышали – и никого не слыщали. Еще немного – и войско исчезнет, обратится в скопище, в толпу, в мясо для рубки...

– Диомед! Надо что-то... Надо... Слюна текла по козлиной бороде ванакта микенского. Босые ноги уже успели испачкаться чьей-то кровью.

– Отец... Отец говорил... Если стрелы, нужна песня... Эмбатерия!.. Надо...

Я не стал слушать. Певун нашелся! Хоть бы умер достойно, вождь вождей!

– Да, да! Эмбатерия – песня, которая глушит пение стрел! Да! Да!

Я не стал отвечать. Кажется, и мне рассказывали о таком. Да что толку?

– Надо!..

Босая нога скользнула по мокрой от крови траве. Ат-рид неловко взмахнул руками, с трудом устоял и вдруг, оттолкнув ближайшего щитоносца, стал пробираться вперед.

В первый ряд – под стрелы.

– Воины! Ахейцы! Это я, Агамемнон! Слушайте!.. Визгливый пропитой голос резанул по ушам. Резанул – стих. И снова засвистели стрелы.

– Песню!.. Эмбатерию! Запева-а-а... Я отвернулся. Не люблю носатого, но смотреть, как он умирает, тоже не хотелось.

– Эмбатерию-ю!

«Доля прекрасная – пасть в передних рядах ополченья-я!..»

Закашлялся, умолк... Неужели все? Бедняга носатый!

– "Доля прекрасная – пасть в передних рядах ополче-нья!.."

Что это? Эхо? Неужели?..

– ...Родину-мать от врагов обороняя в бою! Родичи, братья мы все необорного в битвах Геракла. Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!

Сперва негромко, недружно, растеряннымислабыми голосами, затем все звонче, все сильнее:

– Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,

Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,

Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланцев кончины -

Милыми, как нам милы солнца златого лучи!

Равнялись ряды, светлели лица. А эмбатерия гремела уже во всю мощь, сгинул омерзительный голос стрел, затвердели взгляды, и первый раз мелькнула растерянность в черных глазах кемийских зверобогов.

– Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами,

В бой рукопашный вступать между передних бойцов,

В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают;

Труса презренного честь гибнет мгновенно навек!

Давний, страшный напев звучал над проклятой Фимбрийской равниной. Эмбатерия, песня смерти – песня победы. И вот слитно, дружно колыхнулись копья. Загремели медные щиты.

– Срамом покрыт и стыдом мертвец, во прахе лежащий, Сзади пронзенный насквозь в спину копья острием!..

– Ахе-е-е-ейцы! Дети мои-и! Братья-я-я! Тяжелый железный крик обрушился словно с самих небес. И похолодел я, узнав голос, который мне никогда не забыть, – голос Атрея Великого.

– Впере-е-е-е-е-е-ед!!!

Вздрогнула земля от первого шага. Вздрогнула, застонала.

– Впере-е-е-е-е-ед! Родные боги с нами-и-и!!! Исчез нелепый человечишка в помятом, залитом вином хитоне. Атрей Великий вел Элладу в бой.

– Добрая слава ахейцев в веках никогда не померкнет, В царстве Аида живя, будем бессмертными мы!..

В царстве Аида живя, будем бессмертными мы!

* * *

– Фоас, ты ранен, но... надо подсчитать наших, всех, , кто...

– Нет, брат Диомед, мертвых считать не будем, будем живых считать. Меньше считать придется, брат Диомед...

– Эй, Смуглый, жив?

– Н-ничего, Диомед, по голове навернули... Болит... Полежать бы немножко...

– Холодную повязку, на ноши, в шатер!..

– Не надо ноши, сам дойду. Только спалили мой шатер...

– Тогда в мой. Там поспокойнее будет – без твоих девок!

– Тидид... Я... Я сегодня был хорошим Диомедом?

– Ты всегда был хорошим Диомедом, Эвриал Мекистид! Получше меня – это уж точно.

– Ну чего, Капанид, как твоя... басилиса? Не пропала?

– Хвала богам! Гетайры успели вынести... Давай завтра, как Эвриал очухается, пир устроим. Маленький, для наших только. Вот там я вас и познакомлю. Она такая... такая!..

– Диди-ладо! Дили-дили! Эфиопов мы побили...

– Заткнись, козел! Нашел время!..

На огромной ладони – приметная клювастая птица.

– Держи, Тидид! На память. Ты ведь знал этого Мемшона.

– Мемносе, – вздохнул я. – Впрочем, какая разни-ца?.. Это Гор-Сокол, Лигерон, царский знак из Кеми. Ты его лучше домой отвези, в храме повесишь.

– Держи, держи... Кому он нужен... в храме...

Малыш грустно улыбнулся, покачал головой и ловко накинул мне на шею золотую цепочку. Одной рукой накинул. Вторая висела на повязке, из-под которой все еще сочилась кровь.

Черная. Теперь уже не спутаешь...

Он так и дрался – одной рукой, без щита. В самый решающий миг, когда капризная Ника-Победа все еще выбирала, Пелид все-таки сумел прорваться к золотой колеснице воеводы Ра. Он хорошо запомнил, что надо бить по вождям.

И все равно только к ночи мы скинули их в море. А потом еще пришлось добивать троянцев, не успевших скрыться за стенами.

И снова победа. Но радоваться нет сил. Ни у меня, ни

У Пелида. И Аякс Теламонид грустен – сидит рядом, молчит. Сопит только.

– Антилоха Несторида жалко, – вздохнул Лигерон. – Они с Патроклом дружили. Я скажу, чтобы всех нас похоронили в одном толосе...

Что-то было не так. Совсем не так. И не только потому, что впервые малыша ранили по-настоящему. И тут я понял. Сегодня он назвал меня Тидидом – не «дядей». Тоже впервые. Малыш Лигерон – седой, грузный, широкоплечий, с грязной щетиной на грязном лице – стал взрослым.

– Толос – отставить, – как можно спокойнее проговорил я. – Что за мысли, лавагет? Да возьмем мы эту проклятую Трою! Я возьму! Ты возьмешь! Через неделю, обещаю!..

Покачал седой головой непобедимый Ахилл, не ответил. И Аякс промолчал, только засопел еще пуще.

– Будете тут Данаевых дочерей изображать – в бой не пущу. Вас обоих! – озлился я. – Ясно, герои?

– Калхант мне сказал, – тихо-тихо проговорил малыш. – Рану увидел – сказал... что это – знамение, следующая рана будет смертельной...

Я набрал в грудь побольше воздуха (ничего себе мыслишки!). Не успел.