Василий Панфилов - Улан. Экстремал из будущего

– Пан, позвольте угостить вас вином? – подсели они к Анджею. Шляхтич поднял на мещан мутный взгляд…

– Угостить? Позволяю.

– Трактирщик! Вина нам и благородному господину!

Через несколько минут бывший слуга пана Ковальчика рассказал млеющим от восторга (ну ничего себе история-то?!) варшавянам в подробностях, а еще через две недели о случившемся судачила вся Польша.

Проверили…

Помещику пришлось несладко – многие объявили ему дружно «фи». Причем что характерно – поляки в большинстве своем только потому, что тот не изрубил после оскорбления гостей саблями на месте.

Снова в Петербурге пошли разговоры, и князь увидел, что слуги во дворце и встреченные случайно крестьяне на улицах стали кланяться ему особенно глубоко.

– Сильно говорят? – спросил улан Тимоню.

– Да не так, чтобы очень… – неопределенно повертел пальцами денщик, сидя рядышком на лавке в спортивном зале, – но есть разговоры. Почему-то начали баять, что ты к староверам хорошо относишься.

– Да я и не скрывал, – опешил попаданец.

– Вот! – поднял палец с грязной каймой под ногтем Тимоня. – А ты много таких в Расее встречал? Чтоб вельможа – и к народу хорошо относился, да к староверам?

Вопрос был из серии риторических, так что они опять надели шлемы и перчатки, отсалютовали друг другу саблями и продолжили упражнения.

История с «кукушкой» закончилась весьма оригинально, известные люди стали слать ему письма с осуждениями (помещик имеет право распоряжаться собственным имуществом без оглядки на кого-либо) или с одобрением. Среди последних оказались личности достаточно оригинальные – Вольтер и Фридрих Великий…

Если Вольтер был известным вольнодумцем по нынешним временам, то вот солдафон Фридрих… Хотя, если учесть, что он уничтожил само понятие крепостничества в Пруссии (правда, заменив его военщиной буквально до абсурда) и выступал убежденным его противником… Но все равно странно. И кстати, переписка с Фридрихом велась исключительно на социальные, научные и культурные темы – политики и имущественных вопросов они по понятным причинам не касались.

После того как «Атлетика» и «Рукопашный бой» разошлись достаточно широкими, по тому времени, тиражами, интерес они вызвали вполне однозначный – и не всегда желаемый. В частности, часть гвардейцев почему-то невзлюбила писателя, и по странному совпадению (?) это была та часть, которая поддерживала Екатерину.

После истории с «кукушкой» стало совершенно очевидно, что, несмотря на декларируемый нейтралитет, Грифич явно не принадлежит к сторонникам олигархической верхушки, требующей дальнейшего закрепощения народа «с целью отеческой заботы» [93] Кроме шуток, сторонники крепостного права аж рубахи на себе рвали, доказывая, что под их «отеческим надзором» крестьяне будут процветать или уже процветают. Дескать, они такие убогие, что на свободе быстро вымрут. . Вряд ли она сама санкционировала это, скорее, можно сказать, что кто-то из сторонников-вельмож подбросил деньжат гвардейцам.

Наиболее горластые крикуны договорились уже до того, что заслуги Рыцаря Моста сильно преувеличены, дескать, так сложились обстоятельства. Они бы справились не хуже… И что прискорбно, «родной» Семеновский полк тоже задело это поветрие.

Что интересно, скандалисты в большинстве своем либо вообще не участвовали в войне, либо участвовали, сидя в Ставке. Мелькали там «хвосты» Орловых и других достаточно серьезных людей, но… они-то как раз и не голосили. Подзуживали – да, но так, осторожно.

Думал Игорь недолго – конфликт все равно неизбежен. Гвардейцы привыкли к безнаказанности и устраивали свары даже с достаточно высокопоставленными вельможами. То есть на «самых-самых» они не слишком задирались, но до этого уровня улану было еще далеко.

Выходило так, что решать проблему нужно было здесь и сейчас или терпеть серию мелких пакостей. Слыхал уже про такое – оскорбления, толчки в спину, размахивание кулаками [94] Преувеличения ни капли – гвардейцы были известными дебоширами, а поскольку в русских традициях была привычной не столько дуэль, сколько мордобой, то разборки в трактирах и массовые побоища были горожанам привычны. Да что говорить, если гвардейцы позволяли себе являться в караул к царским покоям пьяными. … Да вариантов много! В общем, проще пойти на обострение и обозначить границы раз и навсегда.

Могла ли утихомирить наглецов государыня? Не факт… Во-первых, она воспринимала такое поведение как норму, а во-вторых – в гвардии служило достаточно много родовитых отпрысков, да и вельможи постоянно использовали их в своих разборках. Так что начни она разбираться – все просто увязнет, а ситуация вряд ли изменится. В некоторых случаях не императрица командовала подданными, а подданные – императрицей. Точнее, «лучшая» часть подданных…

Любимые кабаки гвардии были известны всем – хотя бы затем, чтобы мимо не ходить… Скрип двери, пара десятков гвардейцев из разных полков с откровенно похмельными рожами оборачиваются. Ну да, девять утра по их меркам это – «еще петухи не пропели», с загулами-то до утра… Вот и сидят в грязноватом трактире с маленькими окошками и неподъемными лавками и столами, надеясь на чудо.

– Господа, – вежливо приподнял треуголку вошедший офицер-кавалерист, показав отсутствие парика и коротко остриженные светлые волосы. Невнятное бормотание в ответ его вполне удовлетворило. – Пива всем за мой счет, – властно скомандовал мужчина трактирщику, кинув червонец. Гвардейцы с возгласами благодарности припали к сосудам с живительной влагой, на глазах обретая человеческий облик.

– Спаси тя Христос, благодетель, – искренне пожелал один из похмеленных.

– Благодарствую, – вежливо отозвался тот. – Похмелились? Так вот, если кто не узнал меня – я князь Грифич.

Раздались невнятные возгласы – к скандалу ранним утречком они не были готовы, да и большая часть гвардейцев была изначально настроена достаточно мирно, не участвуя в скандале.

– Из уст гвардейцев не первую неделю можно услышать много нового обо мне – и очень мало лестного. Мне это несколько надоело, и предлагаю самым говорливым пари: двенадцать бойцов против меня одновременно. Меня не интересует – будут ли это воины из одной роты или этакие «олимпийцы», собранные со всей гвардии. С моей стороны – тысяча двести рублей на кон, со стороны злопыхателей – место в гвардии. Коль проиграют – пусть уходят.

Сказав это, князь еще раз приподнял треуголку, вежливо попрощался с присутствующими и вышел, а ошарашенные гвардейцы сидели и обсуждали неслыханное пари.

– Итить его мать, – ошалело сказал мутноглазый гвардеец с мятой рожей, – как красиво-то вышло! Уж не знаю, гвардионцы, что за Орловых стоят, ему рожу намнут, аль он им, но красиво!