Василий Сахаров - Степные Волки (СИ)

— Смотрите, свежий след в грязи видите? — Звенислав указал на застывший комок земли под ногами.

Присмотревшись, я заметил четкий отпечаток изящного каблучка. Что–то знакомое, но вспомнить сразу не смог.

— Сапожок мадам Эры, — заявил Звенислав. — Точно говорю. У меня такой же отпечаток пониже поясницы полгода висел, никак не заживал. Сапожки из Норгенгорда, по заказу. Во всем Штангорде таких три пары, мадам Эра сама говорила.

— Убью, тварь! — выдохнул Курбат.

— Не сразу — одернул я горбуна. — Сначала все узнаем, а потом расправу учиним.

Мы покинули приют. На прощание остановились в разбитых воротах и оглянулись, а затем, повинуясь какому–то общему неосознанному порыву, поклонились в пояс. Что это такое с нами было, разбираться недосуг. Наверное, таким образом мы простились с нашим прошлым, с нашими мальчишками и девчонками, с нашей семьей и с детством. Да и с воспитателями, которые до последнего боролись не только за свою жизнь, но и за чужих детей. Они погибли, не устояли, но умерли, как подобает настоящим людям.

По пути к дому мадам Эры, никто не проронил ни слова. И только раз, оглянувшись в сторону Белого Города, Звенислав заметил:

— Пожаров больше стало.

Мы с Курбатом промолчали, ибо в этот момент все слова казались лишними. Все пустое и меркнет рядом со смертью. Есть порядок вещей, при котором люди рождаются и, прожив жизнь, умирают в свой черед — все смертны. Но когда смерть приходит неожиданно, по чьей–то злой воле, в ответ она порождает в душе бурю, перед которой все остальное малозаметно и незначительно.

Когда мы подошли к дому мадам Эры, то поняли, что снова опоздали. Собаки, злые волкодавы, молчали, а фонарь над домом не горел. И только холодный сырой ветер от моря шатал распахнутую настежь широкую калитку. Однако расслабляться нельзя и, выставив перед собой арбалеты, мы вошли внутрь. А потом где–то в глубине немаленького дома мадам что–то грохнуло, упав на пол. И несколько грубых мужских голосов, на каком–то странном, но очень знакомом наречении, о чем–то заспорили. Потом разберемся, кто это такие. Нужно действовать, и я шепнул друзьям:

— Становимся за крыльцом, бьем всех в спины, и одного надо живьем взять.

Звенислав и Курбат согласно кивнули, сомнений нет. И сколько бы внутри дома ни было врагов, мы одолеем их и все равно узнаем, кто они такие.

Тем временем голоса, продолжающие о чем–то спорить, приближались. И спустя несколько секунд на крыльцо вышел первый наемник, за ним второй, третий, а затем показался четвертый.

«Всего четверо, справимся спокойно», — решил я, и первым нажал на спуск.

— Ча–ча–нг! — в полной тишине резкий звук стальной тетивы, давшей подачу болту, был слышен очень четко.

Следом ударили арбалеты Курбата и Звенислава. Расстояние небольшое, били в упор и никто не смазал. Поэтому каждая стрела нашла свою жертву. После чего, не сговариваясь, все отработано уже не один раз во дворе таверны, вытащив ножи, мы бросились вперед. А единственный оставшийся в живых наемник, прыжком развернулся на месте, и мы оказались с ним лицом к лицу.

Одним слитным, отточенным долгими тренировками движением, наемник быстро выхватил меч, и клинок блеснул перед моими глазами. Не достал он меня совсем немного, и я, рухнув на сырую землю, тут же подкатился ему под ноги. Все получилось. Он пошатнулся, попробовал устоять и рубануть мечом вниз, но на него налетели Курбат и Звенислав. И чуть оттолкнув тело нашего врага от себя, я смог приподняться и окованной головкой рукоятки ножа с силой ударил его в лоб. Парни от меня не отставали, и били его ногами, куда придется.

Вскоре наемник затих и, поднявшись, я прикрикнул на Курбата, который никак не мог остановиться:

— Стоп! Он с нами еще поговорить должен!

Немного успокоившись, мы посовещались, как лучше поступить, и решили, что до рассвета есть еще три часа. Значит, можно не тянуть наемника далеко, и проще провести допрос в доме.

С трудом, тяжело дыша и отфыркиваясь, мы втянули пленника внутрь. Здесь сразу же связали его, прикрутили к массивному креслу и распалили жаровню. А потом подвесили светильник и, пока наемник не пришел в себя, осмотрелись.

Дом у мадама Эры просторный и богатый, и если бы мы пришли на пару дней пораньше, многим могли бы разжиться. Но сейчас нас это не волновало. И пройдясь по комнатам, я обнаружил хозяйку дома, нашу мучительницу и тварь, которую ненавидел всей своей душой.

Мадам Эра, совершенно голая, была привязана к кровати проволокой, и у нее во лбу находился вколоченный почти по самую шляпку длинный металлический гвоздь. Да уж, позабавились здесь не слабо, и от души кто–то на ней отыгрался. После чего в душе появилось двойственное чувство. По–человечески ее жаль. А с другой стороны подпирало сожаление, что это не я вколотил мадам в голову этот гвоздь. Да, что там гвоздь. Кары и пытки, которым мы мечтали ее подвергнуть, были более изобретательны, чем все, что с ней сотворили перед смертью. И сплюнув на заляпанное кровью лицо мадам Эрмины Хайлер, я вернулся обратно к пленнику.

На полу был расстелен плащ, и мои друзья что–то увлеченно перебирали. Посмотрел, там было оружие наемников, четыре меча и четыре ножа, точно такие же дромские клинки, как и мой, один в один.

— Видал? — Курбат кивнул на оружие.

— Угу, — кивнул я головой.

— Нож, как у тебя, — подметил горбун.

— Теперь и у вас такие же будут, — ответил я и подошел к пленнику, среднего роста русоволосому парню, который делал вид, что до сих пор не очнулся. — Что–то долго он в себя не приходит. Звенислав, подтяни поближе жаровню.

Наемник тут же открыл глаза. Видимо, он понимал местное наречие, сволочь, и прошипел как змея:

— Обманула, значит, тварь потасканная. Не всех ублюдков гвардейских кончили. Не всех. Ну, ничего. До вас еще доберутся. Тархан Менахем–бен–Нисси по слову мелеха Каима пришлет к вам смерть и будет она мучительной. Вы не волки, вы ублюдство природное. И семя ваше мы выжигали, выжигаем и выжигать будем.

Последние слова наемник выдыхал с какой–то особенной злобой, можно сказать, с неистовством. А мы молчали, слушали его, и как на это реагировать не знали.

«А–а–а, пропади оно все пропадом», — я взял железный вертел и сунул его в самую середину углей на жаровне.

Пленник покосился на меня и стал кричать:

— Меня не сломить пытками! Моя душа там, в Великой Степи, со своими родными! И пусть я сам дром по крови, но я искупаю это несовершенство, служа Ятгве! Слушайте меня! У вас еще есть шанс выжить! Так придите в Ориссу и, встав на колени перед дворцом благословенного мелеха Каима, покайтесь и отдайтесь в его руки! Скорей всего, вас приговорят к смерти на жертвенном алтаре! Но души ваши будут спасены! Покайтесь!