Валерий Пушков - Кто сеет ветер

— Да, я очень люблю сына! — сказал он, вздохнув.

Ночь шла. В коридоре звучали ленивые мерные шаги тюремного надзирателя. Иногда он останавливался около какой-нибудь камеры, прислушивался, заглядывал в глазок и шел дальше. Электричество ярко горело, но в решетчатое высокое окно уже начинал брезжить рассвет.

Внезапно по тюрьме, из-за толстой соседней стены, пронесся чей-то придушенный вопль, и мимо камеры с шумом и бранью пробежали два надзирателя. Налю казалось, что за стеной происходит отчаянная неравная борьба. По коридору поспешно проволокли двух людей, глухо послышался чей-то стон, потом пронзительный плач, и сразу все стихло.

— Потащили в камеру пыток, — сказал Харада. — Уже второй раз. На прошлой недели их тоже пытали. Вместе со мной.

— Кого их?

— Моложе тебя парнишки. Один — с военно-ткацкой фабрики в Сенжу, другой — здешний студент. Они сидели сначала в этой же камере, пока вместо них не посадили этих двух шпиков. Хотели организовать совместный побег — не успели.

Наль осмотрел внимательно камеру. Пол был бетонный, двери — двойные, толстые, с надежными запорами. Высокое оконце чернело снаружи железной решеткой.

— Трудно отсюда бежать, — сказал он задумчиво…

— Да, нелегко, — согласился Харада. — Но мы надеялись заманить сюда надзирателя, придушить… Потом я хотел надеть его форму и отпереть ключами все камеры. Устроили бы переполох и бежали.

Наль промолчал. В голове вдруг блеснула тревожная быстрая мысль, заставившая его на минуту отвлечься от разговора.

«А если бы придушить пришлось мне? — подумал он, вздрагивая. — Смог бы я?… Не застрелить, не ударить, а именно придушить!»

Харада сидел на койке в ночной рубахе. Во многих местах она была порвана, ворот широко расстегнут. Все его тело было в кровоподтеках от недавних побоев и пыток; и все же это было такое могучее крепкое тело, что небольшого усилия его мышц, его узловатых костлявых пальцев казалось достаточным, чтобы убить любого жандарма. Наль вспомнил, с какой непередаваемой нежностью этот же самый человек только недавно рассказывал о своем ребенке, как задушевно говорил о товарищах по работе…

В этот момент до слуха снова донесся ломкий, захлебывающийся крик, но теперь он шел откуда-то снизу, из-под бетонного пола. Налю даже почудилось, что он слышит звуки ударов и свист бамбуковых палок, сопровождаемый злобной бранью тюремщиков. Голос постепенно слабел, делался глуше, беспомощнее, и, наконец, через пол долетел только слабый жалобный стон, похожий на гудение осы, но продолжался он нестерпимо долго…

«Да, — решил Наль, напряженно прислушиваясь, — если бы можно было спасти их от пыток, я бы задушил тоже…»

Лицо Харады было сурово и бледно.

Мнимое покушение на барона Окуру вызвало среди военно-фашистских кругов острое оживление. Оппозиционный правительству блок решил использовать обстановку в целях своей предвыборной кампании. Телефон в кабинете депутата Каяхары трещал почти беспрерывно.

— Неспособные, мягкотелые дипломаты будут устранены, — сообщал кому-то внушительно депутат. — Принц обещал содействие… Я полагаю, что покушение на барона Окуру является случаем, посланным самим небом. Против растущих сил красных необходимо поднять все слои общества, дать материал в печать, связать с наступательными тенденциями Седьмого конгресса Коминтерна… Пока гаймусэ не в наших руках, с чужеземцами надо ладить. Время придет.

— Ха! — слышалось в трубку, — Будет сделано все.

Директор «Общества изучения Запада», выполняя задания фашистских вождей, демагогически взывал к мелкой буржуазии через свою желтую прессу, убеждая голосовать только за кандидатов партии сейюкай, которая совместно с военной группой была, по его словам, «одна способна возжечь яркий свет реставрации Сиова».

Усердие господина директора подогревалось еще тем обстоятельством, что в политическом отделе кейсицйо оказались точные сведения о многократных свиданиях его дочери Сумиэ с арестованными «красными террористами». Во избежание неприятностей Имада счел нужным лично поехать в главное полицейское управление, где униженно просил майора Каваками оказать ему в этом щекотливом деле содействие.

— Конечно, национальный дух выше семьи, — бормотал директор растерянно, — но я надеюсь, по нашей старинной дружбе, учтя ее молодость, можно ограничиться домашним арестом. А главное — без огласки… Тем более, что миаи [14] М и а и — смотрины. уже состоялись…

— Не беспокойтесь, господин директор, — снисходительно произнес майор, смягчив колющий взгляд своих маленьких острых глаз хмурой улыбкой. — Будущую супругу депутата Каяхары и притом вашу дочь кейсицйо не потревожит. Показания можно дать письменно. Строго секретно.

— О, показания будут!.. Я же себе не враг, — ответил Имада с любезным шипением и поклонами.

Когда майор остался один, лицо его приняло выражение суровой озабоченности. Этот тихий, невзрачный с виду японец, променявший карьеру военного инженера на жандармский мундир, понимал лучше многих, что классовая борьба пощады не знает и ведется более ожесточенно, чем война с внешним врагом.

«Если понадобится, девчонка сядет в тюрьму, несмотря на все ее связи, — подумал он, наклоняясь над сводкой секретных донесений. — Главное зло для Японии и микадо — опасные мысли… Они проникают даже в глубь армии. Молодые умы поддаются им слишком легко».

Прочитав сводку, Каваками задумался. Сообщения агентов говорили о том, что радикальные настроения среди молодого офицерства заметно усилились.

«Они готовы устранить все препятствия!» — многозначительно сообщал один из шпионов, цитируя слова заговорщиков.

Майор удовлетворенно постукал ладонью по папке. Лицо его сразу смягчилось. Такой революции он не боялся и даже сочувствовал ей. Ведь эти люди, так же как и майор, были проникнуты древним духом бусидо, мечтали о священной войне за овладение Азией, а впоследствии — и всем миром, считали необходимым немедленно установить диктатуру военно-фашистских вождей «от имени и при морали микадо». Так по крайней мере казалось майору, который был склонен придавать своим настроениям характер национальных японских надежд и стремлений.

Выжидательная позиция, какую теперь заняла под влиянием барона Окуры и депутата Каяхары «Лига прямого действия», казалась майору бессмысленной и опасной. Сторонники этой политики рассчитывали добиться победы через парламент, образовав после выборов, при поддержке партии Сейюкай, чисто военный кабинет, готовый на самые крайние решения. Каваками, однако, в эту победу не верил. Через его руки прошли тысячи секретных сводок, осведомлявших кейсицйо о положении в стране.