Валерий Пушков - Кто сеет ветер

Окура сидел, устало полузакрыв глаза, и молчал. Похудевшее лицо его с крепким выдающимся подбородком походило на деревянную маску.

— Для блага Японии, — продолжал майор; сухим тоном, стараясь держаться возможно спокойнее, — неспособных к власти чиновников надо искоренять так же безжалостно, как и революционеров. Теперь уже нельзя топтаться на месте, а нужно действовать со всей дерзостью. Глядящий на противника сладко — проигрывает.

Барон Окура взглянул на зятя воспаленными от бессонницы глазами.

— А если мы просчитаемся, и наш удар вызовет междоусобную войну?… Тогда как?… Не забывай, что у парламентского режима защитников в стране тоже немало. Почва для реставрации Сиова пока еще не совсем подготовлена.

— Потом будет поздно, Кейси! — воскликнул майор, теряя свое фальшивое. хладнокровие. — Дряблое правительство стариков так же мало понимает сущность внутреннего положения Японии, как и ее международную ситуацию. Ты сам утверждал, что сила Красной Армии растет гигантскими темпами. Если позволить ей так развиваться, через несколько лет с ней не справимся даже мы. Опасные мысли одурманят весь мир и прежде всего наш народ, в который она уже проникают все глубже и шире… Две недели назад кейсицйо раскрыло большую подпольную типографию, где печатались коммунистические газеты «Хантей Симбун» [16] X а н т е й С и м б у н» — «Антиимпериалистическая газета». , «Хейси но Томо» [17] «Хейси но То м о» — «Друг солдата». и «Секки» [18] «Секки» — «Красное знамя». . Вчера агенты сообщили мне, что «Секки» выходит по-прежнему и распространяется не только на фабриках и заводах, но даже в солдатских казармах и в авиашколах. Единственный путь к избавлению Японии от революции — победоносная война на материке и сильное правительство. Кто первый поднимет оружие, тот победит!

— Победа может прийти очень скоро: через февральские выборы. Тогда старики уйдут сами. Власть будет в наших руках, — возразил барон неуверенно.

— Нет, Кейси, удачу не ждут, а завоевывают. Люди, всецело полагающиеся на счастье, погибают, как только оно изменяет им.

— Именно потому я и медлю, — ответил тихо Окура. — Счастье благоприятствует человеку тогда, когда его силы заранее хорошо подготовлены. На днях я говорил с директором концерна «Мицуи» и с бароном Сумитомо. Они готовы поддержать нас только в том случае, если наше движение не выйдет за известные пределы. Оба они категорически против захвата власти путем кровавого путча. Я тоже надеюсь, что предстоящие выборы позволят нам осуществить наши планы, не трогая стариков. Старики уйдут сами.

— Власть без боя не уступают. Плутократы-министры достаточно искушены в борьбе и, поверь, не станут задумываться над тем, милосердны или жестоки их действия… Тогда ты поймешь, какие бедствия принесла твоя нерешительность.

Каваками выжидательно посмотрел на шурина.

Окура внезапно спросил:

— Ты передал начальнику больницы мое распоряжение?

— Да. Вчера же.

— Консультация уже была?

— В этом пока нет надобности. Преступница выздоравливает. Ранение оказалась не настолько серьезным, как я думал вначале.

— Тем лучше. Она должна сознаться во всем. Неясностей в этом деле не может быть.

— Она скажет правду. В кейсицйо умеют допрашивать.

Барон взглянул на него с суровой пытливостью.

— Смотри, — предостерег он, — никаких пыток!.. Я знаю ваши приемы.

Майор неожиданно рассмеялся клокочущим сиплым смехом, стараясь прикрыть несвойственный ему приступ смущения. Замечание Окуры застало его врасплох.

— О, к женщинам мы это не применяем. Разве уж только в крайней необходимости! — ответил он, обнажая крупные желтоватые зубы, похожие на резцы лошади.

Он подошел к карте, задумчиво очертил пальцем границы Китая, Манчжоу-Го и Монголии, прирезал к ним быстрым движением ногтя восточную часть Сибири и, повернувшись снова к барону, с притворным добродушием спросил:

— Итак, ты твердо стоишь за то, чтобы ждать результатов парламентских выборов?

— Да, так же, как и весь совет Лиги.

— А если это случится помимо Лиги?

Во взгляде Окуры снова зажглось сердитое недоверие.

— Как это может быть? — спросил он раздельно. — Говори, пожалуйста, без загадок.

Майор отошел от карты и, приблизившись к собеседнику почти вплотную, негромко ответил:

— Не забывай, что в стране существует больше восьмидесяти патриотических обществ, которые ненавидят парламентский строй и его развращенных защитников не меньше, чем наша Лига. Они малочисленны ж плохо организованы, но все они тоже ждут сильной власти и хотят, чтобы ими правил микадо и те, за кем стоит армия, а не болтливые старики. Самые отважные из них готовы на все. У меня есть точные сведения… и я… я не могу молиться о том, чтобы это произошло как можно скорее!

Барон Окура выпятил подбородок, медленно выпрямился и, сразу весь отвердев; сделавшись снова высокомерным и властным аристократом, сознающим своё превосходство над жандармским чиновником, повелительно произнес:

— Молись о чем хочешь, но помни: до выборов — никаких выступлений!.. Момент еще не настал!

— Моси-моси!.. Моси-моси!.. [19] Алло, алло…

Сумиэ уже легла спать, но услышав из-за стены громкий голос отца, нетерпеливо вызывающего телефонную станцию, высунула из-под ватного одеяла руку, вставила вилку в штепсель и приложила отводную трубку к уху.

Она проделывала так ежедневно, подслушивая почти все разговоры отца. Имада держал ее под домашним арестом уже второй месяц, вынуждая просьбами и угрозами дать согласие на брак с ненавистным ей человеком. В таком положении Сумиэ считала себя вправе применять все способы самозащиты, вплоть до подслушивания.

То утро, в которое отец привез ее силой от Наля, обнаружив при этом всю скрытую грубость своей натуры, сделало Сумиэ другим человеком.

— Ты опозорила весь наш род! Стала грязнее последней уличной девки! — кричал Имада, брызжа слюной и свирепо вращая глазами. — Дрянь!.. Змея!.. Зачем ты только, родилась!

Он замахнулся, подпрыгнул и несколько раз с неожиданными для его хрупкой фигуры силой и быстротой ударил дочь по лицу. Сумиэ, задержав в горле крик, как перепуганный насмерть ребенок, прикрыла ладонями красные побитые щеки и отбежала за книжный шкаф в угол.

— Папа-сан!.. Папа!.. Как вам не стыдно! — воскликнула она в горестном изумлении, страдая больше от острой душевной обиды, чем от физической боли.

— Ты… ты еще говоришь о стыде! — взвизгнул Имада.

Дав полную волю своему бешенству, он бросился следом за дочерью, схватил ее за волосы, дернул к себе, повалил на колени и стал наносить исступленные удары по голове и лицу.