К Соловьев - Господа Магильеры

- Что, господин лейтенант?

- Взрывная машинка. Она ведь здесь?

Железный Макс все это время был с ними, деля с людьми тишину. Он был сродни камням, тяжелый, холодный и спокойный. Менно ощупал его железный бок.

- Так точно, господин лейтенант.

- Проверь запальный кабель. Он цел?

Менно проверил, хоть и не видел в этом никакой необходимости. Жесткий хвост кабеля, выходящий из Железного Макса, тянулся по полу, уходя в завал. Он доложил об этом лейтенанту.

- Хорошо, - выдохнул тот, - Тогда подойди сюда.

Менно приблизился к умирающему. Лейтенант был похож на статую из старого янтаря, уже потрескавшегося, но горящего внутренним светом.

- Возможно, завал не перебил камень. Не так-то просто перебить защищенный кабель, верно? Значит, он все еще подключен к взрывчатке. Метров сорок от нас. Полная камора взрывчатки. И английский пороховой погреб. Одна искра – и… Я думал об этом. В этом нет никакого толку, конечно. Но для нас с тобой, штейнмейстер, это может быть важно. Поставь машинку здесь.

Менно покорно поставил Железного Макса неподалеку от лейтенанта. Он не видел никаких причин выполнять приказы, как и слушать этого человека, но подчинился по привычке. Возможно, лейтенант Цильберг хочет перед смертью привести запальную машинку в действие? Взорвать груду взрывчатки, отомстив тем самым английским сапёрам? Менно это было безразлично.

Но лейтенант, с улыбкой взглянув на Железного Макса, не стал протягивать к нему руку. Вместо этого он расстегнул кобуру. Удивительно, но ему хватило сил, чтоб вытащить из нее «вальтер» и положить его себе на живот – так, что ствол смотрел в лицо Менно. Внутри вороненого ствола тоже была темнота, свой кусочек темноты, тоже очень мудрой и имеющей ответ на все вопросы. Именно она сейчас смотрела на Менно.

- Это сделаешь ты, штейнмейстер. Прямо сейчас.

Менно непонимающе смотрел на железную коробку.

- Понял? Тяни рычаг. Отличное окончание для истории. Ты взорвешь их. Приведешь в действие заряд. Это даже лучше, чем спусковой крючок.

Менно замотал головой. Но темнота в стволе лейтенантского пистолета подсказала ему, что стоит сделать шаг – и тот выстрелит. Менно привык доверять темноте.

- Представь, как это будет. Ты дергаешь рычаг, и одна крошечная искра начинает свое путешествие. Она бежит по проводу, как пуля по стволу, и касается детонатора. Взрыв. Аммиачная селитра, лежащая в деревянных ящиках, как в гробах… Она ждет этой искры. Все взлетает на воздух. Английский склад превращается в адскую бездну. И смерть бежит по туннелям, обращая людей в пыль. Стирая их. Английские траншеи, десятки кричащих людей. Блиндажи, переходы. Все в труху. В тлен. В землю. Нажимай, штейнмейстер. Ты сделаешь это сам, своей собственной рукой. Когда-то я обещал Шранку, что сломаю тебя. Так и будет. Это даже лучше. Нажимай. А если ты не нажмешь, я тебя убью. Прямо сейчас.

Менно знал, что это правда. Пистолет на животе лейтенанта ёрзал, устраиваясь поудобнее, но ствол его был устремлен безошибочно. И силы в пальцах Цильберга все еще оставалось достаточно, чтоб спустить курок.

- Все-таки получится по-моему, штейнмейстер. Это ни для кого не имеет значения, только для нас двоих.

Менно замер. Он сидел на корточках возле лейтенанта, не обращая внимания на смрад. Достаточно было протянуть руку, чтоб положить ее на Железного Макса, терпеливого и всегда готового выполнить свою работу. Менно не хотел этого делать. Взрыв потрясет каменные недра, потревожит землю и, пусть на крошечный миг, нарушит власть темноты. Вечная тишина окажется заглушена чужеродным шумом. Это было неправильно. Он чувствовал это.

- Нажимай, штейнмейстер, - прохрипел лейтенант, - Сейчас же.

Менно, не отдавая себе отчета, что делает, протянул руку и положил ее на прохладный металл. На тыльной стороне ладони осталось лежать несколько вмятых в кожу камешков, крохотных серых горошин. Когда-то он заставлял такие камешки двигаться по руки, закусывая от боли губу и слушая смех сослуживцев.

Франц, ты видал, какой он валун потащил! Тонн пять будет! Да этот парень настоящий атлант! Все в стороны, парни! Смотри, какой огромный покатился! Зашибёт!..

- Нажимай, - кажется, лейтенант улыбался. Менно не мог этого определить, поскольку не смотрел на Цильберга. Только на крошечные камешки, удобно устроившиеся на его ладони.

- Нажимай. Или я прострелю тебе голову прямо сейчас.

Глаза лейтенанта были черны от ярости, но чернота их была фальшива, обманчива. В них не было той темноты, что дает ответы.

- Считаю до трех, штейнмейстер. Раз.

Менно сглотнул. И рефлекторно прикрыл глаза, ограждая себя от тусклого света фонарика, от лейтенанта, от Железного Макса. Показалось ему, или камешки на ладони вдруг защекотали огрубевшую кожу?

- Два.

Менно доверился темноте. Когда закрываешь глаза, внутри тебя образовывается достаточно темноты, чтоб не мешал беспокоящий свет. А темнота всегда знает ответы. Даже на те вопросы, которые ты пока не можешь задать.

Сказать «три» лейтенант Цильберг не успел. Захрипел, глотая воздух, выгнулся и стал судорожно дергаться, забыв про пистолет. Пальцы его царапали землю, почти не оставляя следов. По лицу беззвучно зазмеился прерывистый алый ручей. Длилось это недолго. Лейтенант, выпучив глаза, выдохнул, попытался вдохнуть – и не смог. Так и остался лежать, глядя в пустоту грязно-серыми мраморными бусинами глаз. Лицо его тут же стало незнакомым, как будто это был уже не лейтенант Цильберг, а его выполненная из камня статуя, сработанная скульптором, позабывшим какую-то незначительную, но очень важную деталь.

Может, всему виной была дырка во лбу, исказившая лицо – совсем маленькое отверстие величиной не больше ногтя. Менно прислушался. Камешек внутри лейтенантского черепа чувствовал себя уютно и спокойно, как в теплом теле матери-земли. Удивительно, как быстро и легко этот камешек, вспорхнув с ладони Менно, умудрившись проломить череп.

Но Менно почти сразу забыл про лейтенанта. Он устроил поудобнее на лейтенантской груди холодеющие, но еще мягкие руки, так и не выпустившие пистолета, а рядом с телом поставил Железного Макса, чтоб тот, как часовой, охранял сон Цильберга.

Сам он вернулся в свой угол и привалился спиной к знакомой до мельчайшей шероховатости скале. Потом, подумав, переложил фонарик в правую руку и изо всех сил ударил им об камень. Жалобно загудел металл, брызнула в стороны стеклянная крошка, и все погрузилось в темноту. Теперь уже, без сомнения, окончательную и полную.

Менно улыбнулся, испытывая удовольствие от того, что может улыбаться, и никто этого не заметит. Темнота наконец объяла его. Прохладная, бездонная, мягкая темнота, и принялась сладко шептать на ухо.