Олег Таругин - Комбат. Вырваться из «котла»!

– Товарищ генерал-лейтенант, еще один момент. В бою нам удалось захватить автомобиль связи противника. Распорядитесь его тщательно осмотреть, аппаратура на его борту цела, возможно, удастся обнаружить шифроблокноты гитлеровских радистов с соответствующими кодами и прочим. Полагаю, вы меня понимаете.

– Весьма даже понимаю, – генерал сделал в своем блокноте какую-то пометку. – Отличный трофей, благодарю вас!

С Карбышевым, несмотря на нехватку времени, они проговорили еще почти 20 минут. Сергей чувствовал, что вряд ли ему удалось убедить генерал-лейтенанта, но всерьез задуматься он его точно заставил. В конце разговора Дмитрий Михайлович в основном расспрашивал комбата о том, отчего тот решился вывести батальон из расположения, как воевал в первые двое суток и отчего не верит в успех советских контрударов. Кобрин отвечал четко и жестко, даже не собираясь приукрашивать ситуацию. Да и чего бояться? Трибунала? Очень смешно, где тот трибунал, а где немцы? Куда больше шансов, что он погибнет в бою, прежде чем его прислонят вместе с Зыкиным к ближайшей сосне.

И вот тут, когда Дмитрий Михайлович уже махнул рукой, «мол, возвращаемся», контрразведчик и выдал обещанный сюрприз. Да такой, что Сергей едва на ногах устоял:

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться, – вытянувшийся во фрунт лейтенант Зыкин являл собой прямо-таки образец красного командира.

– Слушаю, – недовольным голосом осведомился Карбышев. – Только коротко.

– Есть еще один момент, о котором товарищ капитан пока не знает. Разрешите доложить?

Дмитрий Михайлович кивнул.

– Перед началом боя навстречу вашей войсковой группе мной была выслана моторизованная разведка. С целью предупредить о прорыве войск противника, с которыми мы сегодня вели бой. До вас они не добрались, как выяснилось, к счастью.

– К счастью? – хмыкнул тот. – Это как так?

– Разведкой обнаружена расстрелянная с воздуха легковая автомашина, двигающаяся в сопровождении бронеавтомобиля по одной из второстепенных дорог в нашу сторону. Видимо, их засек и уничтожил находящийся в свободном поиске немецкий самолет – они тут частенько подобную тактику используют.

– Короче, – отрезал Карбышев.

– Слушаюсь. В автомобиле находился тяжелораненый делегат фельдсвязи с устным приказом, косвенно подтверждающим то, о чем предупреждал товарищ Минаев. Он пытался догнать вашу группу, но не успел, попав под атаку с воздуха. Группе приказано прекратить наступление и оборонять шоссе направлением на Слоним, удерживая его до подхода отступающих войск 3-й и 10-й армий. Радиосвязи с вами не имелось, а письменный приказ будет к вечеру. Ну, если будет, конечно. Бомбят немцы сильно.

– Вашему… разведчику можно верить? – глухим голосом осведомился Карбышев.

– Абсолютно, товарищ генерал. Командир заставы Августовского погранотряда лейтенант Авдеев героически сражается с немцами с первых минут войны. Все время на моих глазах. Можно. Ручаюсь за него.

– Хорошо, – судя по выражению лица, Карбышев был окончательно сбит с толку. – Неожиданно, конечно, но… ладно, следуйте за мной. Если все так, времени у нас совсем немного. Почему сразу-то не доложили?

– Я вас не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Хотел сперва послушать, как разговор с товарищем комбатом пойдет. Если бы вы ему сразу от ворот поворот сделали, к чему мне соваться? Доказательств все равно не имеется, приказ устный, фельдъегерь погиб. Только слова. А слова на войне недорого стоят.

– Полагаю, я вас не разочаровал? – усмехнулся Карбышев, быстрым шагом возвращаясь к шоссе. – Следуйте за мной, товарищи командиры, время не терпит.

Пока возвращались, Кобрин размышлял, бросая на особиста, шагающего рядом с невозмутимым лицом, короткие взгляды. Да уж, сказать, что Зыкин его удивил – ничего не сказать. Одно дело выдуманный им допрос пленного офицера – в конце концов, пленный был? Был, бойцы подтвердят. А что не офицер, а простой водила – дело второе. Да и докладывал он тогда всего-то майору. Сейчас же Витя пошел, что называется, ва-банк, откровенно обманув целого генерал-лейтенанта. Из благих соображений, конечно, но все же, все же… решился бы он поступить так же? Не факт, далеко не факт. Не из страха, какой уж тут страх, сам же говорил, что их с Зыкиным и без того есть за что под трибунал отдать. Просто не решился бы, поскольку привык просчитывать свои действия на несколько шагов вперед. А Витька взял – да и рубанул сплеча. Еще и пограничника подставил.

Нда уж, интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд… тьфу ты, что за дурацкая присказка, определенно пришедшая из памяти реципиента. Вот, кстати, насчет реципиента. Пожалуй, стоит признать, что определенно имеет место некоторое влияние разума Минаева на принятие им, Кобриным, решений. Насколько комбат сумел разобраться, настоящий капитан Минаев, несмотря на две пройденные войны, был человеком весьма осторожным и осмотрительным, эдакий «чиновник в форме», живущий строго согласно приказу. Шагу без одобрения командования не ступал, и контрразведчик просто не мог этого не знать. Они три года знакомы, по жизни неоднократно сидели за бутылкой-другой, а по службе Зыкин наверняка писал на него «объективки». То есть с этой стороны Витя знает Минаева как облупленного. Но сегодняшний комбат все же куда активнее и авантюрнее, со склонностью принимать рисковые, на грани фола, решения. Получается, наблюдается некое взаимовлияние, но со значительным преобладанием разума донора.

И какой отсюда вывод? Да очень простой: именно поэтому младший лейтенант и почувствовал, что капитан совсем не тот, за кого себя выдает! А неумение пить спирт или незнакомые словечки лишь усилили подозрение. В конце концов, невозможно каждое мгновение контролировать собственную речь, изменяя привычное построение фраз, последовательность слов, постановку ударений. Особенно в критические моменты, когда работают исключительно рефлексы и он на полном автомате начинает говорить так, как привык в своем времени. Тут никакая «прошитая» на уровне подкорки гипноподготовка не поможет.

Правда, все это не объясняет, отчего Зыкин решил рискнуть собственной жизнью ради непонятно отчего изменившегося командира.

Они держались уже почти сутки.

Карбышев все-таки поверил ему. Как понимал Сергей, исключительно на свой страх и риск. Но это оказался человек, готовый в критический момент принять неожиданное, порой парадоксальное решение. И он его принял. Войска встали в активную оборону, как назвал это сам Дмитрий Михайлович. Которую он же лично и организовывал, в пух и прах раскритиковав предложения Кобрина. Сергей, разумеется, не спорил: начальнику кафедры военно-инженерного дела Академии Генштаба и доктору военных наук всяко виднее. И не просто не спорил, он УЧИЛСЯ. Не столько ради будущего – комбат прекрасно осознавал, что в подобном рубилове шансы вернуться в свое время невелики, – просто ради себя. Но, главное, ради победы.