Андрей Мартьянов - Проект Германия

Я, Иоб-Вильгельм фон Вицлебен, принял на себя тяжкое бремя…

Германский народ обязан сохранять дисциплинированность и стойкость перед лицом внутренней угрозы…

— Ну и ну, — только и сказал Аппель, когда выступление фельдмаршала закончилось и снова взревели вагнеровские трубы. — Кто бы мог подумать, а?

Я с колоссальным трудом сдержал истерический смешок.

Речь Вицлебена, бесспорно, была выстроена по наилучшим канонам риторики, до таких неизмеримых высот даже доктор Геббельс, признанный мастер пропагандистской словесности, редко поднимался. Очень убедительно, особенно в части создания крайне отталкивающего образа «внутреннего врага». В целом каждый, от чернорабочего до профессора, в Германии знает, что бонзы НСДАП попросту зажрались, и это весьма мягко сказано. Знают, но не говорят — чревато.

Сейчас эта истина (абсолютная правда, ни словечка лжи!) публично озвучена, да в каких декорациях! Вероломная попытка отстранить фюрера от власти! Сговор с западными плутократами! Беспрецедентная коррупция, вопиющее воровство, и это на фоне изматывающей войны! Суровое наказание неизбежно!

Ничуть не возражаю по всем пунктам.

— Заметили, — полушепотом сказал мне Аппель, когда остальные разошлись от канцлерского стола, — ни слова о судьбе… Вы поняли, кого. Вас тоже не упомянули — пока существует рейхспрезидент, но где же правительство? Филиппика Вицлебена построена с замечательной грамотностью — озвучена угроза, в подробностях рассказано, как с этой угрозой мы будем бороться, но важнейшие вопросы не освещены. Замолчаны. Упор сделан на эмоции. Услышав об эдаких ужасах, среднестатистический бюргер еще несколько дней будет проклинать вора и заговорщика гауляйтера, однако не станет задавать неудобных вопросов — а где, собственно, фюрер, на чью жизнь гауляйтеры и покушались? Выигрыш времени?

— Полагаю, вы правы, — тихо произнес я в ответ. — Ведь еще ничего не ясно. А вдруг?

— Случись «вдруг», — сквозь зубы процедил «министр без портфеля», — я бы порекомендовал носить с собой пистолет. Повторюсь: выход будет только один — героическое самоубийство.

Я машинально нащупал в кармане «Вальтер». Такой вариант не исключен, чего скрывать. Тем более что пока нет известий из Мюнхена, Гамбурга, Нюрнберга, Вены и прочих важнейших центров — видимый успех «Валькирии» в Берлине не означает, что в прочих городах план развивается с аналогичной безупречностью. Да и в столице, будем честны, не обошлось без стрельбы…

Теперь радио бубнило постоянно — как и раньше, через каждые полчаса оглашали краткие фронтовые сводки, развлекательные программы отменили, новости дня вообще отсутствовали. Передавалась только классика и военная музыка, но перебоев в вещании не было — значит, станции полностью под контролем.

Работа двигалась, но я не скажу, что это была «канцлерская работа» — за последние годы я неоднократно наблюдал, как трудился Гитлер. Собственно, к нему стекалась вся информация о жизни Германии — экономика и производство, доклады полиции об умонастроениях, документы МИД, важнейшие данные разведки и так далее. Фюрер был очень трудоспособен, читал быстро, делал пометки, диктовал секретарям ответы на письма.

А я сейчас занимался в основном сбором сведений о развитии плана «Валькирия» и руководством «Организацией Тодта» вкупе с собственным министерством — Аппель в одиночестве не справлялся, компетенции не хватало — издержки моего прежнего решения замкнуть управление военной промышленности на самого себя и решать важнейшие вопросы «в ручном режиме».

«Организация Тодта», как крупнейшая строительная государственная монополия, играла в «Валькирии» одну из ключевых ролей. Не столь важную, как Армия резерва генерал-полковника Фромма, но и не второстепенную. Гражданская инфраструктура переведена в режим особой ситуации, усиливается штат на электростанциях, берутся под охрану плотины и шлюзы, дополнительный надзор за автострадами, мобилизованы строительные части на случай разрушения важнейших объектов — в движение приведены десятки тысяч человек.

Я быстренько набросал от руки «Чрезвычайную директиву» по ОТ с приказом беспрекословно выполнять все распоряжения нового правительства Германии — при этом отлично понимая, чем рискую, если мрачные пророчества Аппеля сбудутся. Отправил распечатать на машинке и затем разослать телетайпом по всем территориальным управлениями. Привычно написал в конце «Хайль Гитлер!» и тут же зачеркнул.

Сам Аппель не отрывался от телефонной трубки, стараясь убедить руководителей промышленности, что управление остается в наших твердых руках. Говорил с главным конструктором «Фокке-Вульф» Куртом Танком, с Круппом и доктором Порше, с Эрвином Адерсом и Вилли Мессершмиттом — все до единого были до паники встревожены сегодняшними событиями и требовали прямых указаний «досточтимого министра Шпеера». То обстоятельство, что я находился на связи, обнадеживало — значит, доктор Шпеер к «заговору гауляйтеров» непричастен и остается должностным лицом, способным принять на себя ответственность.

Как же они предсказуемы. Это страшное слово — «ответственность». Потом всегда можно сказать, что мы всего лишь выполняли приказы и ничего не знали…

Да какая, в сущности, теперь разница? Мое имя в любом случае попадет во все учебники истории, пусть даже в качестве «однодневного канцлера». Хоть это утешает.

Рейнхард Гейдрих объявился к пяти вечера, запредельно вымотанный, бледный, но сохранявший достаточно бодрости, чтобы не повалиться с ног прямо сейчас.

— Олендорф вечером улетает в генеральный комиссариат Вайсрутения, — прямо с порога сообщил обергруппенфюрер, — с оперативной группой. Мы обязаны в точности знать, что же там произошло… Все вон!

Последняя реплика относилась к Дитмару, его помощникам и армейцам. Аппель тоже засобирался покинуть кабинет, но Гейдрих его окликнул:

— Вы, айнзатцгруппенляйтер, останьтесь. Или теперь прикажете обращаться к вам как к господину рейхсминистру?

— Как к исполняющему обязанности. — Аппель не остался в долгу. — И не сказал бы, что мне это нравится.

Я быстро понял, в чем причина необычной развязности Гейдриха — от него хорошенько несло коньяком. Понимаю. День выдался нелегкий.

Он плюхнулся — именно плюхнулся, другого слова не подобрать — на канапе. Вытер лицо ладонью — жест совершенно плебейский, окопный.

— Вена, Гамбург, Дрезден, Кёнигсберг и практически весь север у наших ног, — объявил обергруппенфюрер. — О Праге я вообще не говорю. Существенные осложнения в партийных центрах, Нюрнберге и Мюнхене, а также во Франконии. Гауляйтеры Пауль Гислер, Штрейхер и Карл Валь очень быстро сообразили, чем грозят им лично события в Берлине… Там стрельба.