Василь Кожелянко - Дефиле в Москве

Участников дефиляды были выстроены по обеим на Красной площади за два часа до начала действа. Все было сделано, чтобы, как казалось режиссерам этого спектакля, не было никаких несуразиц в отработанном до одурения сценарии. Первый сбой дала погода — золотого арийского солнца на голубом небе, как учил талантливый фантаст Геббельс, не было, зато непрерывно шел мерзкий холодный дождь вперемешку с мокрым снегом. После часа стояния войска — невыспавшиеся и голодные — начали менять внешний вид. У эсэсовцев завяли лихо изогнутые «уткой» кепки, белые нитяные перчатки немецких моряков стали грязно-серыми: очень смешно стало петушиное перо на шляпах итальянских берсальєрів, хорунжий украинского Войска Дмитрий Левицкий, который стоял в первой шеренгах украинского батальона, только теперь понял, каким комическим смыслом может быть наполнен выражение «мокрый петух»; добре нашкодила погода мадьярам — они произвели себе кавалерийские высокие лайковые золотистые сапоги. Поэтому когда они намокли, то приобрели цвета известной вещества, которая считается признаком хорошего здоровья, когда имеет оформленный вид и краску опавших листьев (про запах тут не будемо); у румын произошла другая беда — накануне им было выдано новенькие, необношені, какие-то зеленоватые парадные шинели, с краской что-то там случилось непредсказуемое, словом, она оказалась неводостійкою, и вскоре румынский батальон уже стоял по щиколотку в зеленой воде.

Когда пошел второй час этого дефілядства, начались незаметные телодвижения по «квадратам»: итальянцы начали переступать с ноги на ногу; румыны, забросив свою «победную румынскую оружие» (английские гвинтівки времен Первой мировой войны) за спины, хухали в кулаки; еспанці с «голубого корпуса», одуревшие от холода, начали делать какие-то физические упражнения и напрочь нарушили построение; мадьярам дождь смыл помаду с усов, которые совсем обвисли, и они вместо бравых гусар стали похожими на пехотных окопных словаков, которых терпеть не могли; словаки, которые стояли рядом, венгров ненавидели еще больше, чем немцев, потому отказались от горячего вина, которое мадьяры подогревали на небольшом костре, разложенном внутри парадного квадрата, а пили свою сливовицу; немцы, как истинные арийцы, молча терпели голод, холод и усталость, но после малозаметных подозрительных движений в квадратах летунов и моряков их белокурые лица приятно покраснели, пехота и эсэсовцы через свою чрезмерную дисциплинированность от шнапса отказывались, хотя с огромными усилиями и желудочными спазмами; украинцы вхитрялися каждый глоток водки с перцем заедать бутербродами с чесноком и салом: финны пили не таясь, и кое-кто из них уже был таким пьяным, будто он был финном не на дефиляда в Москве, а на экскурсии в Петербурге; хорваты устроили между собой легкую драку: только японский батальон стоял неподвижно, как нарисованный.

Хорунжий Левицкий окачурился и был злой, как всегда, когда его нагло обманывали, он знал, что его обманывают, но ничего не мог поделать.

— Да они издеваются, — шипел сквозь зубы к Остапа Назарука, который стоял рядом, — на хрена этот парад варіятський, кому это нужно? Показуха!

— Показуха, Митре, это основа основ национал-социализма, — смеясь, ответил Остап. — Как? Натерпишься несколько противней?

— Давай. Пусть их шляк трафить! К черту!

Хорунжий Левицкий поменялся местами с есаулом Татаренком, который стоял во второй шеренгах, и взял серебряный раздвижной ковшик, ему налили настоящей новоселицкой водки с перцем. (Теперь такой водки уже не умеют делать, теперь просто бросают двое перченят в бутылку, а суть перцовки заключается в том, чтобы сохранить и вкус, и запах красного перца. К сожалению, секрет изготовления истинной водки с перцем потеряно. — Авт.), выпил. Дали ему кусок белого хлеба с ломтиком вудженого сала с розовой мясной полосой и мелко покраяним зубком чеснока.

— Знаешь, Дмитрий, что я слышал сегодня утром, еще до алярму? — заедая вторую рюмку перцовки, говорил чотар Назарук. — Я ходил в штаб, потому что мне пришла срочная телеграмма из Львова. Хочешь, прочитаю?

— От нее? — спросил Дмитрий.

— От нее.

— Тогда не читай.

— Не буду читать, но говорит, что любит.

— А ты здесь пиячиш в Москве.

— Но я же вежливый, с москвинками не того. И слушай, что я слышал. В штабе я имею колєгу-радиста, это он и оказал мне телеграфічний связь в обход оперативного отдела, поэтому этот Їлько все знает, будь уверен, он простой вестовой, но генералы порой того не знают, что знает этот львовский батяр. Он позвонил в нашу касарню в четыре часа доднини и через дежурного вызвал меня к себе. Я очень хотел спать, но чотар Петрук сказал магические слова «Телеграмма из Львова», и я вскочил…

— Имей тако давай, имей кратко, ибо ты зачнешь рассказывать, что тебе снилось. Что ты слышал?

— Я хочу подряд, чтобы ты не думал, что я вру, потому что Сталина, которого мы поймали вот этими руками, не будет на дефиляда…

— А кто будет?

— Не знаю, а Сталина не будет.

— Что ты, Остап, мелешь? Тебе больше горівки нельзя.

— Митре, — зашептал на ухо хорунжему Левицькому чотар Назарук, я не вру. Їлько все знает, поэтому сегодня доднини, когда я ходил по телеграмму, он мне рассказал такую байку, но то не байка то правда, бо мало какой генерал знает то, что знает этот вестник-телеграфист. Еще позавчера Адольф Гитлер дал команду привезти пленного № 1 с лефортівської тюрьмы в свою резиденцию на даче в Кунцево. Они говорили без свидетелей почти три часа.

— Как без свидетелей, они что — оба французский язык знают?

— В том то и дело, что ни Гитлер, ни Сталин никаких иностранных языков не знают, должны иметь переводчиков. А это уже утечка информации.

— Допускаю, — мрачно сказал Левицкий. — Но не могу поверить, что твой Їлько был одним из переводчиков.

— Нет, он не был, хоть знает, скурвий сын, едва ли не все европейские языки, но он имеет друзей везде, «Голубая мафия», знаешь, что это такое?

— Что, содоміти? Тьфу, гадость! — сплюнул Дмитрий.

— Пусть гадость, но они один за другим держат знаешь как?

— Как?

— Как первые христиане.

— Закрой свой кощунственный рот, святотатче, потому как хлопну по нем, — окрысился на Остапа Дмитрий.

— Тем не менее, Митре, эти содоміти держатся вместе даже через линию фронта. Страшной силы организация, эта «Голубая мафия», не обращают внимания ни на национальность, ни на партийность.

— А ты что так их перфектуєш, ты, может…

— Боже упаси, — перебил Дмитрия Остап. — Ну что ты, Митре, ты же меня знаешь.

Дмитрий знал Остапа. Это был редкий жонолюб. Старался ни одной юбки не пропустить.

— Словом. Митре, Їлько, мой львовский сосед, — голубой в законе, он имеет любовников по всему миру, до войны из Парижа не вылезал, и теперь v него по уши влюблен один штандартенфюрер СС с Гітлерового окружения. Поэтому Їлько из него веревки прядет, поэтому я верю, что он правду говорит про те переговоры на даче в Кунцево.