Кевин Кроссли-Холланд - Костяной браслет

— Ты с ними знаком? — спросила Сольвейг.

Слоти покачал головой:

— Взгляни на их бороды. Длиннее некуда. И эти мешковатые порты, красные, будто листья рябины по осени. Точно булгары! Я их всюду узнаю.

— Ты часто бывал здесь?

— Вот уже семь лет прихожу. В год по нескольку раз.

Все булгары по очереди пожали руку Слоти и отвесили Сольвейг чинный поклон.

Сольвейг не знала, как ответить на приветствие. Она протянула обе руки — одна все еще была замотана в тряпки, — но булгары этого будто не замечали. Один из них, сильно коверкая слова, проговорил по-шведски:

— Да пребудет с вами Аллах!

— Да пребудет с вами Христос, — тут же ответил Слоти. — И боги.

— Что такое Аллах? — спросила Сольвейг.

— Это их бог. Тебе теперь повстречается много новых богов!

Булгары и впрямь с интересом рассмотрели весь выложенный на продажу мех, особенно тот, что подороже. Они щипали и потирали пальцами шкуры, быстро перебрасываясь словами между собой.

— Проверяют, в хорошей ли сохранности меха, — объяснил Слоти для Сольвейг. — Смотрят на цвет, густоту. Погляди-ка! Оценивают возраст животных.

— Откуда ты знаешь?

— Я наблюдаю за ними. Посмотри, как тот постоянно вращает соболя. Во-от! Нюхает. Теперь проверяет, хорошо ли просушен.

Когда Брита и Бард, розовые и запыхавшиеся от бега, рухнули рядом с ними на медвежью шкуру, двое из булгар широко улыбнулись Слоти и закивали.

Они и сами ворчали и рычали, точно медведи. Затем один из них склонился над Бардом и сжал ему левое плечо. Положил большие пальцы мальчику на щеки, а указательные — на лоб. Потянул за веки и вгляделся юнцу в глаза.

— Оставьте меня, — недовольно проговорил тот.

В это же время другой ущипнул Бриту за ягодицу, словно проверяя, не пора ли ее ощипать и зажарить. Положил ладони ей на щеки, отвел вниз челюсть и заглянул в рот.

— Хватит! — закричала Брита. — Зачем это вы?

— Довольно, — подтвердил и Слоти, притянув дочь к себе.

Но булгары лишь продолжали улыбаться и кивать. Они осмотрели еще одну шкуру, оживленно переговариваясь. Они неторопливо отошли от стола, а затем столь же неспешно вернулись.

Тот, что был постарше, спросил, поглаживая бороду:

— Сколько?

— Какая? — отозвался Слоти, повернув руки ладонями вверх и разведя их над товаром. — Беличья, из черной куницы? Сколько возьмете?

— Обоих.

— Каких обоих? — не понял Слоти.

— Детей.

— Нет! — вскричала Сольвейг.

— Нет, нет! — ответил и Слоти, то ли улыбаясь, то ли хмурясь. — Эти дети, — тут он показал на себя, — они мои. Мои дети.

— О! — в великом удивлении выдохнули булгары.

— Не рабы? — уточнил один из них.

— Нет, — решительно покачал головой Слоти. — Точно. Нет.

Другой булгар показал на Сольвейг:

— Раб?

— Нет! — громко ответила Сольвейг. — Конечно же я не раб!

Сердце громко колотилось у нее в груди.

Мужчина выпятил нижнюю губу и странным жестом потер большой палец об указательный.

— Скажи им, — попросила Сольвейг спутника.

Слоти взял ее под руку и сказал булгарам:

— Она с нами. Умеет хорошо грести. Хороший моряк.

— Ах, — отозвались они. — Ах! Не раб.

Они покивали Сольвейг, но не сводили с нее глаз. Сердце ее продолжало бешено стучать.

— В следующий раз, — обнадежил их Слоти. — Рабы. Может, в следующий раз.

Булгары опять пожали ему руку и чинно удалились.

— Они купят наши шкуры и меха, — сказал Слоти. — Вот увидишь. Может, им кажется, что если они заставят Рыжего Оттара подождать, то он сбавит цену. Тогда они ошибаются.

— Что ты имел в виду? — потребовала у него ответа Сольвейг. — Когда сказал: «Может, в следующий раз». Рыжий Оттар ведь не продает рабов, правда?

— Если они сами не попадаются ему на пути, то нет. Уж поверь, рабы — не самый лучший товар.

— Но он ведь не продаст Эдит?

Слоти рассмеялся:

— О нет, только не Эдит.

«А меня? — подумала Сольвейг. — Что, если я не смогу заплатить за переезд?»

— А вообще могу рассказать тебе секрет. Рыжий Оттар очень доволен ею и хочет подарить ей что-нибудь.

— Она похожа на мою старшую сестру. Хотя вообще-то у меня никогда не было сестры.

Слоти улыбнулся:

— Нам всем нужен такой человек. Который бы рассказал нам про нас самих. Так вот, Рыжий Оттар попросил Одиндису выбрать для нее брошь у здешнего превосходного ремесленника и заговорить ее.

— Ох! — воскликнула Сольвейг. — Как бы я хотела попасть в его мастерскую!

Бруни с Одиндисой отправились в мастерскую, захватив с собой Сольвейг и Вигота.

— Я бы лучше порыбачил, — ворчал юноша. — Но у меня потерялись все крючки. Бронзовые. Вы уверены, что этот ремесленник…

— Олег, — подсказал ему Бруни.

— Вы уверены, что у него хороший запас крючков?

— В прошлый раз было много. И еще продавался чудесный нож с костяной рукоятью.

— Я только ловлю рыбу. Это Бергдис ее потрошит. Их дорога проходила через кладбище, лежащее на зеленом холмике у самого моря.

— Тут лежат бок о бок русы, шведы, финны и балты, — рассказал им Бруни.

— Что, все вместе? — удивилась Сольвейг.

— А почему бы нет?

— Но они все чтут разных богов. В нашей стране христиан нельзя хоронить рядом с нами. В Норвегии. Разве что они поклонялись и старым богам тоже.

— Справедливо, — ответил Бруни. — Но люди, которые обосновались здесь, уехали далеко от своих очагов. Может, вера и разделяла их, но торговля объединяла. Сюда приезжают даже булгары и арабы. И все они как жили вместе, так и лежат сейчас рядом.

Сольвейг оглядела грубо отесанный камень чуть выше ее ростом.

— Похоже, я могу прочесть эти руны.

— Старики, молодые, — заговорил Вигот. — Одину все равно. Отважный малый, погиб в битве.

— Откуда ты знаешь? — спросила Одиндиса. — Может, он подхватил лихорадку.

— Или утонул, — добавил Бруни.

Сольвейг огляделась. Вокруг теснились могильные камни. Она перевела взгляд на море.

— Что от нас останется? — спросила всех она. — Здесь, в Мидгарде.

Но Бруни, Одиндиса и Вигот были погружены в свои мысли и не ответили ей.

И Сольвейг услышала слова отца: «Лишь одно не погибнет вовек и не изменится. Это имя, что ты заслужишь своей жизнью».

То, что остается, сказала она себе, это всего лишь руны. Иные так разъела морская соль, что их теперь и не прочесть. Нет! Это неверно. Рукою, что начертала эти руны, каждым ее движением двигали любовь и скорбь. Вот что останется от нас. Тоска, что связывает отца с дочерью, мать с сыном.