Кевин Кроссли-Холланд - Костяной браслет

— Ты был… да что там, ты был мне защитником. На нашей лодке ты был мне почти как отец.

— Надеюсь, что вы еще с ним встретитесь.

К ним присоединился Михран. Сольвейг слушала, как он рассказывал Торстену, что нашел четырех человек, желающих присоединиться к команде.

— И проводник тоже. Они придут к вам с утра. А теперь я скажу тебе, сколько им заплатить.

— Ох, — вздохнул Торстен. — Слоти лучше разбирается в цифрах. Слоти! Подойди-ка сюда!

Сольвейг выскользнула во тьму. Она услышала тихое бормотание, а потом разглядела: Эдвин и Эдит стояли на коленях перед Синеусом и перевязывали его рану.

— Она все еще такая черная и опухшая, — жаловался тот. — Словно раздутый пузырь. До самого колена.

Эдвин уверил его, что вернется на остров Святого Григория не позднее чем через месяц и поможет ему добраться до Киева до начала осени.

Увидев девушку, Эдит поднялась и взяла ее под руку.

— Мне не хочется, но я должна это сделать, — проговорила она и уверенно повела Сольвейг и Эдвина к корме.

Бергдис сидела там совсем одна.

В полутьме женщины уставились друг другу в глаза.

Сольвейг услышала, что подруга задышала быстрее. Почувствовала, как напряглось ее плечо, ее рука, продетая под локоть Сольвейг.

— Если я не скажу этого, — вымолвила Эдит, — то буду жалеть до конца своих дней.

Сольвейг бросила взгляд на Бергдис. Ее глаза были чернее ночи, но все же сверкали.

— Я знаю, что ты собиралась сделать, — тихо продолжала Эдит. — Эдвин рассказал мне. Мужчины… должны были задушить…

Женщина изо всех сил старалась оставаться спокойной, но голос ее зазвучал громче.

Сольвейг покрепче сжала ее руку, словно стараясь придать сил.

— Мужчины… меня бы душили… а этот нож… твой нож…

Эдит сглотнула и замолкла.

Бергдис сидела не шевелясь и буравила Эдит ледяным взглядом.

— Твои боги, — заговорила снова англичанка. — Я не знаю, как сказать… Твои боги — они для меня ничто. Даже меньше чем ничего. Твоя вера жестока и кровава… — Эдит помедлила. — Но все же… как истово ты веришь, Бергдис! Как же сильна твоя вера. В тебе нет малодушия, ты веруешь всем сердцем и всеми мыслями своими. С такой страстью!

Эдит запнулась. Когда она заговорила вновь — теперь уже спокойней, — в ее голосе Сольвейг услышала больше благоговения, чем неприязни.

— Нас связывает наша любовь. Моя любовь и твоя любовь к Рыжему Оттару…

«Рыжий Оттар, — подумала Сольвейг. — Его Ангел Смерти. И ее жертва».

— И наша любовь никогда не умрет.

«Эдит способна исцелять раны. Мы с Бергдис молимся одним и тем же богам, но я не понимаю таких жертвоприношений. Столь жестоких и несправедливых.

Эдит хочет примириться с Бергдис, и я восхищена ею. Женщины должны быть целительницами».

И снова женщины обменялись долгими взглядами.

Окружавшая их ночь казалась такой безмятежной.

— Уходи! — резко, с горечью сказала Бергдис.

И Эдит с Сольвейг удалились. Прямо за ними, то и дело оглядываясь, следовал Эдвин. Они беззвучно прошествовали по палубе, радуясь тому, что разговор уже позади, и тому, что они вместе.

Молчание нарушила Эдит:

— Бард поднимется на рассвете. Он всегда встает раньше всех.

Сольвейг широко зевнула.

— Не стану будить его сейчас, — решила Эдит.

— И Бриту, — добавила Сольвейг. И зевнула еще раз.

Но тут перед ними появилась Одиндиса, державшая в руках роговой светильник. Вид у нее был осунувшийся.

— Вы видели ее? — прокричала она.

— Да, — ответил Эдвин. — Эдит только что говорила с ней.

— Где она?!

Эдвин бросил взгляд через плечо:

— Вон там. Сгорбилась на корме.

— Нет! Брита! Я подошла проверить, как ей спится, но ее там нет. А шерстяное покрывало на месте.

Было похоже, что Одиндиса совсем сбита с толку.

— Мы найдем ее, — пообещал ей Эдвин.

— На лодке ее нет. Я обыскала все кругом, а Слоти исползал весь трюм.

— Мы найдем ее, — повторила Сольвейг.

— Она знала, что я запрещаю ей выходить на берег, — зарыдала женщина. — После темноты. А что, если…

«Что, если она упала за борт? — подумала Сольвейг. — Она же не умеет плавать. Впрочем, мы бы ее услышали. А вдруг она вернулась к костру? А если мужчины, слоняющиеся по гавани…»

— Пожалуйста, — умоляла их Одиндиса, и ресницы ее затрепетали, словно белесые мотыльки.

— Спроси Михрана, — предложила Эдит.

— Уже спрашивала.

— Ночью, — терпеливо разъяснил Эдвин, — мы будем выкликать ее. А с рассветом сможем оглядеть остров.

— И оставим сходни спущенными, — добавила Сольвейг.

— Я убью ее! — яростно вскричала Одиндиса. А затем взмолилась: — Пожалуйста… Только не Брита.

Сольвейг лежала очень тихо. Она дышала размеренно и глубоко, стараясь погрузиться в сон. Но слишком чутко ощущала она присутствие товарищей. Кто-то похрапывал, кто-то сопел, а некоторые ворочались и метались во сне, не в силах отделаться от впечатлений долгого дня, что начался погребальным костром и закончился поисками Бриты.

Одиндиса и Слоти обошли маленький остров кругом и вернулись к костру, где все еще тлели уголья, но никак не могли найти дочь. Торстен, Бруни и Эдвин выкликали ее имя, и их голоса падали в ночь, словно в глубокую черную яму.

«Я знаю, что небо сделано из воздуха, — подумала Сольвейг. — Но иногда оно становится таким тяжелым, таким плотным и гладким. Похоже на рулон ткани, что я видела на рынке в Киеве. Бархат!

И кожа может быть как бархат. Например, Бритины щеки.

Где же она?»

Крик запоздалого кроншнепа был полон одиночества и тоски. Поднялся теплый ночной ветер, и огромная смоковница, растущая рядом с причалом, захлопала в кожистые ладоши.

И Сольвейг услышала голос Бриты — мягкий, словно низкие ноты на свирели Слоти, — который говорил: «Я хочу поехать с Сольвейг».

Сольвейг приподнялась во тьме.

«Я хочу поехать с Сольвейг».

Она знала, где была Брита, где она затаилась в ожидании.

«Почему я сразу об этом не подумала? Почему не заставила замолчать мысли и дать слово своему сердцу?»

В лунном свете Сольвейг встала на ноги, обулась и тайком прошмыгнула вниз по сходням. Она на ощупь прошла туда, где на причале сгрудились маленькие лодчонки. «Ютится у самого края, за тем большим судном. Так ведь сказал Михран?»

Лодка была накрыта шкурой — кажется, тюленьей — и сверкала в отблеске луны.

Сольвейг прислушалась. Тишина. Только тихие глотки волн, только река целует борта кораблей, спящих бок о бок во мраке.

— Брита! — позвала Сольвейг еле слышно.

Тишина.

— Брита! — повторила девушка погромче.

Тишина.

Сольвейг опустилась на колени и схватила край шкуры. Подняла его и сняла с кормы.

И там, под взглядами Сольвейг и луны, лежала маленькая бледная Брита, сверкая глазами и дрожа.