Ральф Питерс - Красная Армия

— Война, должно быть, идет успешно, — сказал лейтенант с вопросительной интонацией.

Рощин как будто специально учился задавать вопросы, на которые не могло быть разумного ответа, словно требуя каждым своим словом, чтобы Безарин назвал его дураком.

— Конечно, все идет хорошо, — ответил Безарин, ощущая, как неестественно звучат его слова, словно он был плохим актером в плохом фильме.

— Хотелось бы закурить. Хоть одну затяжку. — Сказал Рощин.

— После рассвета.

— Как вы думаете, товарищ командир, скоро мы сможем отправить письма?

Анна. Ненаписанные письма, несказанные слова. Невозможно выбросить все это из памяти.

— Уверен, что скоро, — сказал Безарин.

— Я написан уже четыре, — сказал Рощин. — Наташа любит получать письма. Я указал все на конвертах, так что она будет знать, в каком порядке их читать, даже если они дойдут не одновременно.

Безарину хотелось поинтересоваться, когда лейтенант находил время писать письма. Но он сохранял решимость вести себя корректно. Он вдруг подумал, что возможно, этому юнцу осталось жить несколько часов. И у него молодая жена, которая столько о нем думает…. Безарин вспомнил, как Рощин гордился глупым выражением лица на свадебной фотографии, сделанной подвыпившим штатным фотографом помпезного дворца бракосочетаний, где заключение браков планировалось и расписывалось, словно детали военных операций. Безарин жестко и неестественно улыбнулся, вспомнив, как настойчиво лейтенант стремился показать эту фотографию своему новому командиру.

— Я думаю… вам ее не хватает, — сказал Безарин, подбирая каждое слово.

— Как же я могу не скучать по ней? — Ответил Рощин. — Она замечательная девушка. Самая лучшая. — Голос лейтенанта обрел новую жизнь.

— Но… как ей армейская жизнь?

— Ну, я думаю, она привыкнет к ней, — весело сказал Рощин. — Вы же знаете, на это нужно время. Вы сами должны жениться, товарищ командир. Это просто замечательно.

Выслушивать советы от этого наивного, по-детски неуклюжего лейтенанта показалось Безарину выше его сил. Но он все же сдержался.

— Вам нужно пойти и немного выспаться, — сказал Безарин мальчишке. — Я хочу, чтобы вы отдохнули. Сегодня мы пойдем в бой.

— Вы действительно так думаете?

Если не сгорим в этих чертовых лесах, выстроившись отличной мишенью на этой проклятой дороге, подумал Безарин.

— Уверен. И хочу, чтобы вы оказались на высоте.

— Я не подведу вас, товарищ командир. Я бы не хотел, чтобы Наташе было за меня стыдно.

Да заткнешься ты или нет, подумал Безарин. Убирайся отсюда, сукин сын.

— Все будет хорошо, — сказал Безарин. — Теперь возвращайтесь в свою роту.

Первая утренняя заря осветила двоих офицеров. Туман затянул деревья ошметками грязных бинтов.

— Идите, — сказал Безарин, с вымученной вежливостью. — Я разбужу вас, когда придет время.

Лейтенант отдал честь. Он сделал это с таким рвением, что Безарину показалось, что мальчишка видел в нем старого седого генерала или собственного отца. Ну, не так уж я и стар, подумал Безарин. Не настолько. Тридцать один — это не тот возраст, чтобы быть отцом старшего лейтенанта.

На мгновение страшное бремя ответственности за жизнь своих подчиненных пронеслось перед Безариным. Потом образы отпустили его и мысли вернулись в более привычное русло. Но утро показалось непереносимо тягостным. Разболелась голова. Он натянул танковый шлем. Говорят, что если он слишком тесный, можно облысеть, если война окажется слишком долгой. Как Аня воспримет его лысину? И что она вообще думает о нем? Неужели она вообще еще помнит его? Он вспомнил, как ей нравилось касаться его волос. Одним четким, неизменным движением. Нет, к лысине ей точно не захочется прикасаться. Мой капитан, называла его она. Мой свирепый воин. Но теперь он майор, а она в прошлом.

Анна любила березы, когда их мелкие листья приобретали цвет старой меди. Один за другим, листья обрывал и уносил набиравший силу северный ветер. А потом резкий порыв обрывал их сотнями, оголяя тонкие серебристо-белые ветви. Он вспомнил, как прикасался к ее ягодицам, укрытым платьем. И если я увижу ее снова. Если я когда-нибудь увижу ее снова…

Безарин улыбнулся с самоиронией. Давай, напиши ей, как ты, командир танкового батальона, ожидая команды идти в бой в переломный момент сражения, думал о том, как укладывал ее на задницу на какой-то съемной квартире.

Но испытанная попытка напустить на себя цинизм сейчас не сработала в полную силу. Он пытался вернуться к мыслям о своем долге. Но знал, что она останется в его сознании, просто временно уйдет из мыслей. Единственный раз в жизни он действительно испугался. Он побоялся спросить у тоненькой, смешливой девушки с волосами цвета льющегося коньяка, выйдет ли она за него замуж. Потому что он знал, как легко и обезоруживающе она смеялась. Он понимал, что ему даже нравилось ощущать беспомощность перед ней. И ему было легче расстаться с жизнью, чем быть осмеянным в такой момент. В слабом утреннем свете он посмотрел на широкие корпуса застывших у дороги танков, и ему показалось абсурдным, что он спокойно распоряжался этими смертоносными машинами, но не решился задать девушке вопрос, потому что ее ответ мог его ранить.

Радио ожило.

Безарин узнал голос командира полка, повторяющий код. Он воспользовался хранившимся в нагрудном кармане блокнотом, чтобы записать сообщение, а затем и расшифровать его.

Начать движение. Через десять минут.

После столь долгого ожидания это время показалось необоснованно коротким. Безарин надеялся, что все успеют проснуться и завести двигатели. Было бы лучше, если бы они прогрели двигатели не спеша, после стольких часов простоя. Было бы лучше, если бы он занялся подготовкой своих сил, а не предавался воспоминаниям. Но прошлое было не вернуть, и он заставил себя сконцентрироваться на настоящем.

Двадцать шесть танков и зачуханная мотострелковая рота. Безарин скомандовал своему экипажу проверить оборудование и заводить двигатель и высунулся из командирского люка. Потребовалось неудобное движение, чтобы соскользнуть вниз по драгоценным коробкам динамической защиты. Врезавшись ногами в землю, Безарин окончательно проснулся. Он побежал вдоль колонны, крича на офицеров, выслушивая сообщения о небольших поломках и язвительно отвечая на них. Он заметил, что перспектива идти в бой не пугала его, но наполняла неожиданным и даже нежелательным энтузиазмом. Безарин радовался тому, что не боялся, когда это было не нужно. Я ведь боюсь только девушек, подумал он.

Указанный регулировщиками маршрут движения полка проходил через местность, усеянную следами предыдущих боев. По обломкам можно было составить представление о том, как шел бой. На широком поле советская танковая рота попала в засаду, идя в боевом порядке. Сгоревшие обломки формировали почти ровную линию боевого строя. Безарин был уверен, что никогда бы не допустил такого в своем батальоне, но подумал и о том, какой эффект зрелище производило на его подчиненных, наблюдавших через открытые люки.