Ральф Питерс - Красная Армия

— У нас будет дымовая завеса? — Спросил Безарин, не беспокоясь о том, что может перебить командира своим вопросом.

— Конечно, — ответил командующий артиллерийским дивизионом полка. — В любом случае, интенсивность огня будет такова, что у британцев не останется места для маневра.

— Действительно, все очень просто, — снова начал Тарашвили. — Задача для учений. У нас есть возможность сразу ввести в бой весь полк. Эффект будет ошеломляющим.

По плану, батальоны должны пойти в атаку сразу, не ввязываясь в ненужные столкновения. Артиллерия остается под командованием штаба полка. Зенитный дивизион также действуют централизованно. Тарашвили расписал собравшимся офицерам весь план боя, начиная от предбоевого развертывания. Вдруг Безарин неожиданно для себя понял, что Тарашвили искренне хотел сделать все как можно лучше. Но то, что подполковник считал лучшим, было ужасно. План не отличался ни тонкостью, ни продуманностью, и ничем не отличался от отработки задач на полигоне. То же касалось и взаимодействия войск. Не было никакого проявления воображения или даже просто тщательной проработки плана. Операция выглядела как обычные учения — марш-бросок и развертывание в боевые порядки у британских позиций. Из того, как штабисты отвечали на возникающие вопросы, Безарин понял, что никто не удосужился отправить передовые силы, чтобы провести тщательную разведку.

— Командование дивизии подчеркивает, что никто не должен останавливаться. Продолжайте идти вперед, несмотря ни на что, — сказал Тарашвили, повторяясь в поиске наиболее эффектного способа завершить инструктаж.

— Помните, наша цель — выйти на шоссе N1 и начать двигаться по нему на запад. Батальон, который первым прорвется через вражескую оборону, становиться передовым отрядом полка. Первоочередная задача передового отряда состоит в том, чтобы выйти на шоссе N1 между Хильдесхаймом к северо-западу от нашего текущего местоположения и холмистой местностью у Везера на западе. По выполнении данной задачи, — указал на карте Тарашвили, — передовой отряд начинает движение на северо-запад к Бад-Эйнхаузену, месту переправы через Везер. Это сегодня является конечной целью наступления.

Безарин взвесил план в уме. Путь до Бад-Эйнхаузена предстоял неблизкий.

— Переправа в Хамельне гораздо ближе, — заметил он. — Будут ли какие-либо указания относительно нее, если ситуация сложиться благоприятно?

Тарашвили окинул его раздраженным, нервным взглядом.

— Командование дивизии однозначно определило Бад-Эйнхаузен как цель нашего наступления. Очевидно, нам запрещено входить в Хамельн. Взгляните. Вы все можете увидеть на карте. Там все указано.

Однако Безарин был в столь мрачном настроении, что решил надавить. Хамельн был очевидной целью на их тактическом направлении.

— А как вы думаете, почему мы не направляемся в Хамельн, товарищ командир?

Тарашвили посмотрел на Безарина с отчетливым страхом в глазах. Безарин ожидал, что командир не найдет ответа на этот вопрос и растеряется. Но Тарашвили ответил:

— Возможно, на Хамельн наступает кто-то другой. В любом случае, штаб дивизии имеет свои причины. Целью передового отряда является Бад-Эйнхаузен. Части ВДВ, несомненно, уже высадились там. А мы теряем время.

— Сколько времени нам дается на инструктаж в своих подразделениях? — Спросил Безарин.

— Пока заправляются машины.

То есть несколько минут. Безарину казалось, что ему нужно несколько часов, чтобы подготовить свой батальон.

— Этого времени едва хватит, чтобы собрать всех командиров рот.

— Тем более. Мы уже опаздываем. И будем действовать исходя из того, как выучились.

— Разве мы не должны хотя бы провести разведку, товарищ командир? — Спросил Безарин.

— Нет времени. Мы и так его теряем. Нам дан приказ.

Безарин посмотрел на Тарашвили.

— Ну, вот и все, — сказал Тарашвили, заставив себя улыбнуться. — Товарищ Безарин, вы можете остаться и задать мне интересующие вас вопросы.

Безарин ощутил, что время работает против него. Он повернулся, чтобы уйти вместе с остальными. Но Тарашвили неожиданно схватил его за рукав.

Командир полка подождал, пока все уйдут за пределы слышимости. Затем повернул свои темно-карие глаза к Безарину. В них Безарин, как ему показалось, увидел душу человека, которому очень хотелось быть где угодно, только не здесь. Лучше всего дома, со своей красавицей женой.

— Чего вы хотите? — Спросил Тарашвили. — Вы действительно хотите еще подождать, друг мой? — Подполковник казался до болезненности искренним, как будто пытался получить от Безарина одобрение.

Безарин не знал, как ему отреагировать. Ему хотелось, чтобы задача была поставлена по уставу, написанному в соответствии с его представлениями. Он хотел иметь время, чтобы предельно точно объяснить своим подчиненным каждую деталь предстоящего действия.

— Мы все хотим сделать как лучше, — продолжил Тарашвили. — Я не знаю, чего еще можно желать.

Безарин ощутил себя в проигрыше. Слова, которые приходили ему на ум, казались сейчас до смешного формальными и напыщенными. За спиной он услышал, как его танки готовились начать движение.

Тарашвили запустил руку в офицерский планшет. Улыбаясь, он достал оттуда две плитки шоколада.

— Вот, — сказал он. — Военные трофеи. Немцы делают замечательный шоколад, вы сами знаете.

Этот странный и слишком своевременный подарок поразил Безарина. Он подумал, что Тарашвили, наверное, действительно стремиться сделать все как лучше. Возможно, годы упущенных возможностей просто не позволяли ему этого. Но, так или иначе, было очевидно, что как командир полка он был потерян и знал об этом.

— Возьмите их, — попросил Тарашвили. — Все нормально. Отблагодарите потом.

Подполковник выглядел жалко. Это напрягло Безарина, который редко рассматривал других людей как реальных личностей со своими сложными проблемами.

Безарин протянул руку и взял шоколад. Он пытался подкупить меня шоколадкой. Но это единственный способ, которым он умел решать проблемы, подумал Безарин. Однако он неожиданно понял, что сочувствует этому человеку. То, насколько Тарашвили опустился, вызывало сострадание.

Безарин выдавил из себя слова благодарности. Так вот, подумал он, на что похожа настоящая война.

Зимой Львов казался самым серым городом в мире. Грязный снег лежал вдоль улиц, делая тротуары похожими на траншеи. Когда долго не было свежего снега, сугробы медленно чернели под стенами старых имперских зданий, архитектурными остатками тех времен, когда Львов был Лембергом, сердцем Австро-Венгерской Галиции. Некогда величественные здания управлений и департаментов, напоминавшие женщин, которых возраст лишил любых остатков прежней красоты, тонули в тени бетонно-шлакоблочных конструкций времен заката сталинской эпохи. Зимой казалось, что в тишине переполненных трамваев из людей выдавливались последние зачатки радости. Мужчины и женщины Львова, словно усталые солдаты плелись короткими зимними днями мимо закрытых дверей и потертых афиш, рекламирующих уже прошедшие мероприятия. Он встретил Анну зимой, во Львове, и она выделалась на его фоне, словно спичка, зажженная в полуночной тьме.