Гилберт Честертон - Золотая коллекция классического детектива (сборник)

– Ребячество!

– Либо попытаюсь незаметно в него проникнуть?

– Невозможно.

– Остается средство, по-моему, единственное: сделать так, чтобы владелец замка сам меня в него пригласил.

– Оригинальный способ.

– Причем весьма легкий! Предположим, что в один прекрасный день хозяин замка получает письмо, предупреждающее его о том, что задумал против него некий Арсен Люпен, известный взломщик. Как он поступит?

– Обратится к прокурору.

– Который над ним посмеется, ибо названный Арсен Люпен в настоящее время находится за решеткой. Отсюда – паника в душе нашего приятеля, готового призвать на помощь даже первого встречного, не так ли?

– Несомненно.

– И если он случайно прочтет, хотя бы на капустном листке, что некий знаменитый сыщик проводит отпуск в соседнем населенном пункте…

– Он поспешит к этому сыщику.

– Ты сам сказал. С другой стороны, однако, допустим, что в предвидении этого неизбежного демарша Арсен Люпен попросит кое-кого из самых ловких своих друзей поселиться в Кодбеке, войти в контакт с сотрудником «Пробуждения», газеты, на которую подписан барон, и дать ему понять, что он и есть такой-то, сиречь – знаменитый полицейский? Что тогда произойдет?

– В газете будет объявлено о присутствии названного сыщика в городе Кодбек.

– Отлично. Теперь – одно из двух: либо рыбка – то есть Кагорн – на это не клюнет, и тогда ничего не случится. Либо – и это наиболее вероятно – он прибежит, весь дрожа; и вот уже Кагорн умоляет одного из моих друзей помочь ему – против меня же.

– Все более любопытно.

– Разумеется, мнимый полицейский вначале откажет ему в содействии. За этим последует телеграмма от Арсена Люпена. Припадок ужаса у барона, который опять молит моего приятеля о помощи и предлагает ему щедрую плату за свое спасение. Указанный приятель наконец соглашается, приводит с собой двоих молодцов из нашей шайки, которые за ночь, проведенную бароном на глазах у его защитника, извлекают наружу через окно известное число вещей, осторожно опустив их на веревках в шлюпку, приготовленную для этого заблаговременно. Просто, как Люпен.

– Все это прямо-таки замечательно! – воскликнул Ганимар. – Трудно переоценить и смелость замысла, и продуманность его деталей. Но не представляю, какой полицейский достаточно знаменит для того, чтобы его имя до такой степени привлекло, заворожило барона.

– Такой есть, причем – единственный.

– Кто же он?

– Известнейший из известных, личный враг Арсена Люпена, короче – инспектор Ганимар.

– Я сам?

– Ты, Ганимар, ты, и вот в чем тут изюминка: если ты туда отправишься и барон решится дать показания, тебе в конце концов станет ясно, что твоя обязанность – арестовать самого себя, точно так же, как в Америке ты арестовал меня. Ха-ха! Мой реванш не без юмора: заставить Ганимара арестовать Ганимара!

Арсен Люпен от души смеялся. Инспектор, глубоко задетый, прикусил губу. Ему шутка не показалась такой смешной.

Появление надзирателя дало ему время прийти в себя. Тюремщик принес обед, который Арсен Люпен, по особому разрешению, заказывал в соседнем ресторане. Поставив на стол поднос, тот удалился. Арсен устроился поудобнее, преломил свой хлеб, поел немного и продолжал:

– Но будь спокоен, дорогой Ганимар, тебе не придется туда отправляться. Считаю своим долгом сделать сообщение, которое немало тебя удивит: дело Кагорна будет вскоре прекращено.

– Как то есть?

– Прекращается дело, говорю тебе.

– Вот еще, я только что побывал у начальника Сюрте!

– Ну и что? Разве г-н Дюдуа знает больше, чем я, о том, что меня касается? Ты узнаешь, что Ганимар, прости – мнимый Ганимар, сохранил наилучшие отношения с бароном. Последний же – и тут кроется главная причина того, что он не дал показаний, – поручил ему деликатнейшую миссию сторговаться со мной по поводу соглашения. Так что к этому времени, уплатив определенную сумму, барон, вероятно, опять вступил во владение милых его сердцу безделушек. В ответ на что он отзовет свою жалобу. Стало быть, не будет и кражи. Следовательно, прокуратуре придется закрыть дело…

Ганимар обратил на заключенного изумленный взор.

– Но как ты обо всем узнал?

– Получил телеграмму, которую ожидал.

– Ты получил телеграмму?

– Только что, дорогой друг. Только из учтивости не стал читать ее в твоем присутствии. Но, если позволишь…

– Ты надо мной смеешься, Люпен?

– Изволь осторожно снять скорлупу с вот этого яичка всмятку. И ты убедишься сам, что я над тобой нисколечко не насмехаюсь.

Ганимар машинально повиновался, разбив яйцо лезвием ножа. И не сдержал возгласа удивления. В пустой скорлупе был спрятан листок голубой бумаги. По просьбе Люпена, он его развернул. Это была телеграмма, точнее – часть телеграммы, от которой оторвали данные почтового отделения. Он прочитал:

«Соглашение заключено. Сто тысяч шариков выплачены. Все идет как надо».

– Сто тысяч шариков? – повторил он.

– Ну да, сто тысяч франков. Маловато, конечно, но времена нынче тяжкие… У меня такие накладные расходы! Знал бы ты мой бюджет!.. Бюджет большого города!

Ганимар поднялся. Плохое настроение у него развеялось. Он ненадолго призадумался, окинул мысленным взором случившееся, чтобы обнаружить в нем слабую сторону. Затем произнес тоном, в котором слышалось восхищение знатока:

– Нам еще везет, что такие, как ты, не рождаются дюжинами, иначе пришлось бы прикрыть нашу лавочку.

Арсен Люпен скромно опустил глаза и ответил:

– Право! Надо ведь человеку развлечься, употребить на что-то свой досуг. Тем более, если дело могло выгореть только благодаря тому, что я сидел в тюрьме.

– Вот еще! – воскликнул Ганимар. – Твой процесс, твоя защита, следствие – всего этого еще мало, чтобы доставить тебе развлечение?

– Нет, ибо я принял решение не присутствовать на суде.

– Ох, ох!

Арсен Люпен твердо повторил:

– Я не буду присутствовать на процессе, Ганимар.

– Действительно?!

– А как же, дорогой! По-твоему, я буду гнить на сырой соломе? Ты меня просто обижаешь. Арсен Люпен остается в тюрьме лишь то время, которое устраивает его самого, ни минутой больше.

– Было бы разумнее, для начала, не попадать в нее, – ироническим тоном заметил инспектор.

– Вот как! Милостивый государь надо мной подтрунивает! Милостивый государь напоминает, что именно он имел честь обеспечить мой арест! Знай же, досточтимый друг, что никто, и ты – не более, чем другие, не смог бы меня схватить, если бы в решающую минуту меня не сковало во много раз более важное обстоятельство.

– Ты меня удивляешь.

– На меня смотрела женщина, Ганимар, а я ее любил. Можешь ли ты понять, что значит чувствовать на себе взор женщины, которую любишь? Все остальное мало значило для меня, клянусь. Вот почему я сегодня здесь.