Ольга Елисеева - Российская империя 2.0 (сборник)

– Ой, что ты кусаешься! – вскричала москвичка.

– Я предупредила, что целуюсь только с парнями. Не поняла?

Наконец-то хозяйка Гранита удосужилась рассмотреть ее. Все подверглось ревизии: и лицо, и прическа, и солдатский рюкзак были критически соотнесены с элегантностью платья. Не осталось незамеченным и отсутствие чулок. Сообразительная оказалась девица.

– Так ты долгоживущая! – Глаза девчонки округлились. – Небось воевала!

– Небось, авось… – хмуро отозвалась Нина.

Ах, какие серьги болтались в ушах девчонки. Когда-то у нее, у Нины, были не хуже. Серебро и бронза, тонкое плетение, бирюза и кораллы – крупные, яркие. Она взяла серьги в бою. Сняла с одной из жен убитого иблиссита. Потом долго носила, они дарили ей удачу. Но в трудные времена, на неприступных кручах Афганистана, Нина вынуждена была обменять свое богатство на половину туши барашка. Бегуна ранило тогда. Ему требовалась хорошая пища. Бирюза и кораллы помогли поднять брата на ноги.

– Ты долгоживущая? – не отставала девчонка.

– Да! – рявкнула Нина и, отбросив последний стыд, утерла сопливый нос рукавом.

– Ты воевала…

– Да! Во всех войнах. И в Сирии, и в Ираке, и в Афганистане. И в Европе.

Нина дерзко уставилась девчонке в лицо, ожидая узреть или страх, или жалость, или то и другое разом. Но та смотрела на нее, позабыв прикрыть широко раскрытый рот ладошкой. Ах, как смешно ворочался в нем розовый язычок. Вот бы Бегуна сюда! Уж он бы не растерялся, обслюнявил бы и затискал ее всю. Так бы пошла до дома, мятая и счастливая, к мамочке на досмотр. Нина оглядела девчонку с изящно причесанной макушки до самых туфель. Так и есть, все в порядке, все очень красиво и уместно. Но серьги замечательней всего.

– Европа, Сирия, – повторяла девчонка, как зачарованная. – А Украина?

– Я там родилась. Родители воевали там.

– Твои родители?

– Долгоживущие. Мать – за чертой оседлости. Отец принял монашество в Новой Обители. Я воспользовалась правом. Еду его навестить.

– А потом? – Ясные очи девицы сияли восторгом. – Потом снова воевать? Куда? С кем? С иблисситами? В Европу? А может, в Америку?

– Если надо, если прикажут, мы и в Америку готовы. America must die – вот девиз моих братьев. Это и мой девиз.

– И мой, – эхом отозвалась девица. – А сколько же тебе лет?

– Семнадцать, – Нина шмыгнула носом. – Вернее, было семнадцать в момент принятия вакцины.

– И мне! Я хочу, как ты!

– За черту оседлости?

– Ходить с ножом и рюкзаком. Все мочь и никого не бояться.

– А я хочу носить красивые серьги, как у тебя. Но ты не бойся. Я не стану отнимать.

– Меняемся? Я тебе серьги. Ты мне ножик.

– Да откуда тебе знать, что он у меня есть при себе?

Нина задумалась. Ножик был старинной работы, подарок Мавра на боевое крещение. Первоклассное изделие горловского мастера. Обоюдоострый клинок из специального сплава, невесомая рукоять. Нина привыкла к нему. Но серьги! Заметив ее сомнения, девица оживилась.

– Милочка! Душечка! – щебетала она. – Согласись! Послушай! У тебя, конечно же, есть ножик. Потому что с пистолетом в Москве нельзя, а без оружия ты ходить не станешь. Как пойдут к твоему наряду эти серьги! Как обрадуется твой отец, увидев тебя после долгой разлуки нарядной и счастливой!

Щеки девушки раскраснелись, глаза наполнились томной влагой. А губки! А тельце, какое податливое, приятное, как у Матери! Совсем не то, что ее сухая, отменно натренированная плоть. Нет же, нет на свете ничего прекраснее русской женщины. Эх, где ты, брат Бегун. Тебя бы сюда, вот было бы радости-то!

– Чему улыбаешься? – щебетала девушка, тиская Нину в объятиях. – Ты согласна? Согласна?

– Я о брате своем думаю. О Бегуне. Он очень хороший. И бегает быстро, и смелый, и женщин любит. Всех. Тебе он тоже понравится. Меня зовут Нина. Этим именем меня крестили. А тебя?

– Амели…

– Ну вот! – разочарованно вздохнула Нина. – Ты мне не доверяешь!

– Марфа! Меня зовут Марфа в честь бабушки!

– Давай серьги, Марфа! И вот тебе нож!

Густые заросли колючего терновника и боярышника вперемешку с жимолостью преградили им путь. Дорожка была проложена вдоль живой изгороди. Нина изумлялась буйству красок: красные плоды боярышника, темно-лиловый терн, засыпающая, но все еще яркая жимолость, все слилось в немыслимой какофонии красок и запахов. Пахло сырой землей, прелым листом, свежестью с легким оттенком соснового дымка. Тихое зудение мобиля затихло в отдалении, когда они наконец достигли входа в Новую Обитель. Изящной ковки ворота, опиравшиеся на высокие каменные столбы, выглядели нелепо в отсутствие каменных стен. Здесь, в монастыре неподалеку от Москвы, живут виднейшие члены Императорского совета. В том числе и ее отец. Именно по инициативе монахов-долгоживущих солдатам Большой Войны определили место жительства на рубежах империи. Установили черту оседлости, которую они имеют право пересекать только по строго определенному регламенту. Законопроект получил одобрение Государя. Так ее отец Ной оказался разлученным с семьей.

– Я думала, монахи живут за каменными стенами, – пробормотала Нина.

– Вот. – Проводник вложил в ее руку тяжелый сверток.

– Что это?

– Твое оружие. Граната. Мне вчера вернул ее полицейский.

Он нажал пальцем на кнопку. Ну и дела! Вот она, архаика! Обычный дверной звонок. О таких приспособлениях рассказывал ей Мавр. Старший брат с малолетства ростом не удался, не мог дотянуться до дверного звонка, и Мать ставила рядом с дверью их квартиры табурет, чтобы Мавр мог достать до кнопки. Но то было в Горловке. А здесь, вблизи столицы империи… Зачем же Проводник отдал ей гранату?

– Кто такие? – Прямо перед носом Нины возникло лицо. Пышная борода скрывала все черты, кроме синеватого кончика носа и глаз, увеличенных толстыми стеклами линз.

– Свои, пьянчуга! Открывай! – отозвалась солдатка.

– Отец Варфоломей, открывай! – Проводник едва сдерживал хохот. – Эта гостья к отцу Фотию.

– Еще одна заблудшая душа? – прошамкала борода.

– Да! – рявкнула Нина. – Заблудилась в кальянном дыму, захлебнулась сивухой.

Сизый нос наморщился, глаза за толстыми окулярами недовольно щурились, но ворота с тихим скрипом открылись, а лицо бородача исчезло.

– Пойдем!

Ну и хватка у Проводника! Рука, словно кандальный браслет, тяжелая, твердая, неподатливая. Но и Нина не какая-нибудь неженка. Дважды из плена иблисситов бежала. А уж по Новой-то Обители грех не пройтись в одиночку. Ой, как торопится Проводник! Не дает толком парк рассмотреть. А вокруг так чудесно! Тихо, благолепно! Дорожки округлым булыжником вымощены, а более никаких каменных строений. Только дерева живые да деревянные избы. Даже храм, и тот из бревен сложен. Весь, от основания до кровли звонницы. Луковичные купола крыты резной чешуей. Нина такое видела только на картинках. А монахи? Сколько их тут? Что-то ни одного не видать. Надо бы вырваться из плена. Подходящий момент не замедлил настать. Высокий рыжеватый человек в скуфье и бронежилете поверх рясы окликнул Проводника. Железная хватка на миг ослабела. Нине стоило немалых трудов вывернуться. Проводник вскрикнул от боли, когда она в стремительном подкате сумела сбить его с ног. Но даже лежа на земле и потирая свободной рукой ушибленное колено, он не сразу разомкнул хватку. Пришлось применить недавно испытанный прием – укусить его за верхнюю губу.