Валерий Большаков - Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего

– А мы точно в Старигард идем? – спросил Сухов.

Впередисидящий глянул на него краем глаза.

– Точно… – буркнул он.

– Тогда ладно! – сказал Олег. – Потерпим.

Солнце поднялось повыше, и туман стал редеть, открывая морские дали. Кнорр шел, забирая к северо-западу. Берег по правому борту не пропадал из виду, так и тянулся волнистой полосой, а слева стелилась песчаная коса, близнец Неринги, и казалось, будто покрывшие ее сосны росли прямо на волнах. Задул ветер с юга. Боос с длинным как жердь Чамотой поднял парус, и гребцы убрали весла.

– Вскипело! – высунулся из-за мачты мордатый Борис. – Кому тут полкотелка?

– Мне! – отозвался Пончик. – Чашки есть?

– А то!

Борис покопался в сундучке с посудой, погремел и достал глиняную чару.

– Во!

– Пойдет! – бодро сказал Пончик.

Запарив в чаре малину, он дал выпить настою Удо и велел купцу закутаться.

– Ух ты! – изумился тот, выхлебав снадобье. – Враз потом прошибло!

– Вот сиди и потей! – сказал Пончев назидательно. – С потом хворь выходит!

– Ладно тогда, – смилостивился хозяин корабля. – Живи!

– Благодарствуем! – поклонился Шурик, пряча гримасу.

Потекли часы плавания. Кнорр обогнул широкую песчаную косу, прикрывавшую Эстмере, и вышел в открытое море. Там сменили курс, повернув на запад, и парус пришлось опустить.

– Весла на воду! – распорядился Удо, потея под толстой кошмой. – Живо!

Гребцы мигом окунули весла и налегли.

Последним к работе приступил Олег. Сидел он ближе всех к форштевню, потому и весло ему досталось самое длинное и тяжелое. На варяжской лодье место это считается почетным, его занимают лучшие бойцы, а на кнорре такая «честь» больше схожа с наказанием. Со своей скамьи Сухов видел всю палубу, до самой кормы, где горбатились такие же рабы, как и он. Рабы? «Мы не рабы, – усмехнулся Олег, откидываясь с веслом, – рабы не мы! Я вам еще устрою…»

Кнорр не уходил далеко в море, не удалялся от берега, занесенного дюнами, с островками сосновых лесков. Поморье. Померания. Поляки пока только принюхиваются к запаху моря, но скоро уже предки заносчивых шляхтичей устремятся к этим берегам.

Ветер переменился, дунул с севера. Рей толчками пополз на мачту, хлопая раздуваемым парусом, и гребцы снова убрали весла, откинулись к бортам, сипло вдыхая соленый воздух.

Гребец, что сидел перед Олегом, спросил глухо, не поворачивая головы:

– Как звать тебя? – Его русский был далек от совершенства, но внятен.

– Звать Олегом.

– А мое имя – Прийду, – представился товарищ по несчастью, – я из племени эстов.

– Слушай, Прийду, – тихо заговорил Олег, – а тебе не приходило в голову, что кнорр можно захватить? Пустить Удо и всю свору рыбам на корм и самим плыть? Или в пираты податься!

– Пир… что?

– Ну, как их тут называют… «Тигры моря»! «Морские братья»!

Прийду прыснул в мозолистый кулак и захихикал, мотая нечесаной головой.

– А Удо кто, по-твоему? – еле выговорил он. – Он и есть морской брат. Его по всем берегам знают. Он по Висле шнырял, набирал товар. А потом арабам все продал – дюжину славянских невольниц. Моравок, чешек… А теперь отдыхает Удо, плывет в Старигард, янтарь везет. А ты, как последний тупица, сам полез к нему на борт! Подумал бы, ну кто на Висле пристает к берегу, если не разбойник?

– Во как…

– Да, вот так. А ты, я вижу, задиристый, не сидится тебе! Так я недосказал о том, кто был до тебя. Звали его Глеб, выступной был… Кинулся вчера на Удо, а тот ему – раз! – и голову с плеч. И за борт, рыбок твоих кормить…

– И что это меняет? Да будь он хоть сэконунгом! Что, так и будешь за веслом сидеть?

– А куда ты бежать собрался? – разозлился Прийду. – В море прыгнешь? Давай! Сигай. До Гардов отсюда, знаешь сколько?

– Знаю, – коротко сказал Олег и смолк.

Что проку тратить слова на раба, страшащегося выйти из рабства? Быдло, оно и есть быдло. Вопрос в том, как ремень кожаный перерезать… Крепок, зараза! Сырой был, когда вязали, а теперь усох, и узел затянулся, твердым стал, будто из кости выточен.

Стемнело, и Удо приказал править к берегу. Кнорр завели в устье крошечной речушки и привязали канатами к деревьям. «Морские братья» сошли на берег, развели костры, подвесили над огнем котел. А гребцов оставили ночевать на палубе, на всякий случай связав руки.

Олег сидел у борта, нахохлившись. Злость то разгоралась в нем, то пригасала, прячась, как угли в пепел. Что сейчас в Гардах творится? Кто взял верх? Может, все уже, и наши разбиты? В летописи было сказано, что Рюрика призвали, но вот даты везде разные указаны – выбирай любую! И не окажется ли прав Нестор, назвавший 862 год? Сейчас же все от него, от Олега, зависит. Надо бежать, скакать, лететь к Рюрику, а как?

– Чтоб вас всех…

Ночной ветер донес до Сухова запах с берега. Это был запах мясной похлебки. Как есть хочется… Рабы беспокойно заворочались, завздыхали. Если их и накормят сегодня, то достанутся им лишь объедки. Двое дозорных перебрались с берега на палубу и разлеглись, лениво споря, высасывая, судя по звукам, мозг из кости и обгрызая мякоть.

Вдруг Олег заметил третью тень, смутную, застившую мачту, на гладком дереве коей плясал блик костра.

– Олег! – тихо позвал Пончик. – Ты где?

– Здесь я! – откликнулся Сухов.

Пончев двинулся на голос, нащупал Олегово колено и опустился на палубу.

– Держи, – сказал Пончик шепотом.

Связанные руки Олега ощутили что-то липкое и теплое.

– Что это?

– Мясо.

Больше ничего объяснять Сухову не нужно было. Нащупывая зубами мясцо, он вгрызся в сочный кусок, испытывая наслаждение от тупого поглощения пищи.

– Слушай, Олег, – зашептал Пончик Сухову на ухо, – я там подслушал… Короче, где-то через сутки мы подгребем к Йомсбургу, это город такой, в устье Одры…

– И что? – промычал сын Романа с набитым ртом.

– Вот…

Сухов ощутил касание холодной стали – Шурик сунул ему нож за короткое голенище сапога.

– О'кей! – шепнул Олег словечко, неведомое в этих временах.

Минули сутки. Унылые берега Поморья все так же тянулись по левому борту, угнетая своей пустынностью. Один лишь раз забелели жалкие домишки местных рыбарей, и снова пустоши, снова битые ветрами сосны, снова навеянные дюны. К вечеру ветер стих, и до устья Одры добирались на веслах. Ночь простерлась над морем, пала темень, в которой перемешались и стали неразличимы суша и вода, но Удо опоздание не пугало. Скоро Олег понял почему.

Когда кнорр достиг тех мест, где Одра впадала в море, на горизонте ярко засветился «горн вулкана» – йомсбургский маяк. Величайшая редкость на севере, маяк не поражал архитектурными изысками – обычная башня, рубленная из дерева, только самый верх был обмазан толстым слоем глины и выложен камнями. Всю ночь на площадке «горна вулкана» жгли большой костер, посылая сигнал плавающим и путешествующим – здесь гавань!