Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

– Это мой первый опыт, – сказал я. – Вот не знаю, куда поступать учиться после школы: то ли на юридический факультет, то ли на журналистику.

Это был безошибочный ход. Если учесть, что рассказ написан 60-летним учителем и герой его – тоже учитель. Он отдает себя всего своим ученикам, но его никто не понимает – у него проблемы с ребятами и родителями, а также дома в семье. Но он по-прежнему весь в работе с детьми.

Чтобы рассказ походил на написанный одиннадцатиклассником, я после его написания специально внес с десяток оборотов, свойственных школьнику и примитизировал текст.

Конечно, рассказ понравился. И последовал вопрос: «А нет ли еще чего-нибудь?»

Я ответил, что нет, но я собираюсь писать, да вот времени все нет – готовлюсь к экзаменам. И случилось то, что и должно было случиться – Клавдия Павловна предложила мне вместо домашних сочинений по литературе писать какой-либо рассказы. Я сказал, что предпочел бы фантастику, и Клавдия Павловна согласилась. Но выдвинула условия – понравившейся ей рассказ я обязался после проверки его учительницей и оценивания на «отлично» переписывать из своей тетради в ее специальный альбом.

Я согласился. Написать рассказ мне ничего не стоило, но теперь я гарантировал себе оценку за полугодие – «пять», так как обеспечил себе минимум пять-шесть лишних пятерок…

А вот история и Орангутанга… За первое полугодие она поставила мне четверку по истории. И если не получится пятерка за второе полугодие – не видать мне медали! По математике у меня обязательно будет четверка… А для получения «серебра» нельзя было иметь больше одной четверки в аттестате…

И как я историю не учил, Орангутанга упорно чередовали против моей фамилии в журнале четверки с пятерками…

Одна надежда была на товарища Астраханцева. Против первого секретаря райкома партии не попрет ни одна учительница, даже собственная жена.

Вот только нужно было, чтобы этот секретарь захотел, чтобы у меня была пятерка…

Ну, а относительно математики скажу одно: я не забыл, как сдам этот предмет на экзаменах – по прошлой жизни помню…

В начале февраля регулярно начал собираться на репетиции и наш маленький оркестр. Я не спеша подобрал песни для репертуара, переписал все их с «Панасоника» на катушки магнитной ленты, и разделил их на три группы:

а) те, что можно исполнять лишь на улице (на Бродвее);

б) предназначенные для запланированного мною концерта для ветеранов войны, и

в) песни для выпускного вечера.

Был также резерв песен, которые можно было исполнять то там, то здесь, но в любом случае они годились для количества.

Две недели я учил тексты и запоминал манеру исполнения и под гитару осваивал мелодии. И затем однажды пригласил к себе свою четверку.

Конечно, когда мы начали регулярно репетировать, скрыть от того же Миута или Нельки с Надькой наши музыкальные занятия было невозможно, и иногда они поначалу тоже приходили к нам. Но скоро им наскучило – изучение песни, манеры и движений в подтанцовке – смотреть на все это не интересно. Вот конечный результат – ну, они-то знали, что, когда придет время, как говорится, «без них не начнут».

Работали так: я включал магнитофон, прокручивал песню, и мы обсуждали особенности исполнения, необходимой оранжировки, адаптации под наши инструменты. Девочки пробовали движения, потряхивали маракасами. А я – я через некоторое время уходил делать уроки – оставлял их одних. Мне предстояло примерно через час прийти и включиться непосредственно в процесс – тут уж мы соединяли исполнение песни с «музыкалкой». Ну, и подтанцовкой.

Обычно, когда я выходил из своей комнаты, где я сидел за письменным столом и делал уроки, все было готово: девчонки приплясывали от нетерпения, тихо звучали мелодия баяна и перебор гитарных струн.

Гитарой Бульдозер обзавелся действительно классной – звон обычных струн не было нужды усиливать через электросниматель – гитара играла и чисто, и громко.

Я просил задать мне тональность – звучал аккорд баяна и гитары, и мы начинали. Я пел раз, два, три – иногда до десятка раз. Пока наш художественный руководитель не оказывался удовлетворенным.

Ребята оказались и талантливыми, и трудолюбивыми. И поэтому работа ладилась.

За одну репетицию мы изучали одну новую песню, повторяли несколько изученных на предыдущих встречах, если что-то забывали – тут же откладывали в сторону все новое и занимались старым.

Иногда нам все удавалось легко и быстро. И тогда мы садились рядком все вместе на диван, я откладывал гитару, девочки – маракасы, и мы пели хором наиболее нравившиеся всем нам песни. Тихо, вполголоса, что называется – душевно. Под баян и гитару.

У Жени Моцарта оказался приличный баритон, поэтому при необходимости он пел со мной вторым голосом, а также изображал эффект «эха» – в некоторых песнях Михайлова используется этот прием, и мы его позаимствовали.

Очень талантливыми оказались девочки. И мы все вместе собрали деньги, чтобы они могли купить ситец и пошить себе одинаковые платья. И купили себе одинаковые капроновые банты красного и белого цветов.

Всех их, конечно, не могло не интересовать, откуда у меня эти песни? Где я взял записи?

Я удовлетворил общее любопытство, сказав, что это кустарная запись конкурса молодых исполнителей, которую мне прислали родственники из Москвы. А точнее – я и сам не знаю…

Я планировал за февраль-март освоить весь нужный репертуар, и затем до наступления тепла только повторять изученные песни. Чтобы не забылись.

Я предпринял кое-что и для семьи.

Чтобы разгрузить немного маму, которая работала в двух местах, я теперь иногда готовил обеды и ужины. Мяса у нас было много – отец, выезжая в командировки в район, привозил и баранину, и говядину, и свинину.

И я готовил то плов из баранины, то ростбиф из телятины, а то и запеченную в духовке свинину.

Первые блюда готовить я не любил, и это была уже постоянная обязанность мамы.

Делал я это в те дни, когда мы не собирались на репетиции. Но и тут один я оставался редко – девчонки прибегали, как только выполняли домашние задания, и лезли с предложением «помочь».

Ну, помогали, конечно. Но приходилось за это их кормить и поить чаем с вареньем – впрочем, делал я это с удовольствием.

Забегали Миут, иногда – Нелька или Надя. Лишь одна Рукавишникова как пришла еще один раз в начале февраля – так больше и не заходила. Обиделась!

Дело было так.

Я пришел домой после занятий, успел потренироваться, затем – обкупнуться и сидел обедал, когда кто-то открыл дверь сенок (я ее не закрывал зимой – была охота на каждый стук в дверь надевать фуфайку и выходить на мороз!), и затем раздался стук в коридорную дверь.