Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

То я спрятал лицо в подушку и замычал, сжав зубы, от стыда.

Я мычал, раскачивал головой, и не знал, куда деваться от всего, что я натворил за эту дикую ночь…

А Юлька вдруг положила свою руку мне на голову, прильнула ко мне и стала шептать:

– Не держи ничего в себе, успокойся, ничего плохого не было… Это был не ты, это была твоя боль и недоумение от того, что все произошло так нелепо… Не думай обо мне, все хорошо…

И этим она сделала мне еще больнее, и я повернулся к ней, чтобы объясниться, но вместо этого вдруг обнял, прижал к себе, и ее упругая грудь, ее тело, вся она вдруг вызвали у меня новое желание.

А Юлька почувствовала это (Еще бы! Когда мы лежим, прижавшись друг к другу голые!!!), и прошептала, отодвигаясь от меня и улыбаясь:

– Дай мне хотя бы в ванную сходить, помыться. И простыни нужно поменять. Да и тебе помыться бы не мешало… Толя, давай я тебя искупаю!

И она, стоя на коленях на кафельном полу ванной, нежными движениями обмывала меня, и при этом смотрела на меня с таким состраданием, что я не удержался – заплакал, уткнувшись лицом ей в живот…

– Поплачь, поплачь, тебе полегчает… Монасюк, гад ты такой, что же ты со мной-то делаешь…

И мы плакали оба, а потом, лежа голые и неприкрытые ничем на свежезастеленной постели, мы любили друг друга, и я старался быть осторожным, потому что боялся того, что я натворил с ней ночью. И поэтому я шептал:

– Юленька, милая, тебе не больно? Прости меня, прости меня, пожалуйста… Ты только не уходи, не бросай меня сейчас одного…

И слышал в ответ шепот:

– Все хорошо… Толик, как же я люблю тебя… Спасибо тебе, любимый мой…

Мы любили так друга друга два дня. Мы прерывались лишь, чтобы вымыться в ванной, сменить белье и иногда – забегали на кухню и, стоя, прикрытые лишь простынями, торопливо ели и пили что-то. И тут же снова валились в постель, и я снова слышал горячечный шепот Юльки: «Толик, любимый мой…»

А иногда – наоборот: «Монасюк, что же ты со мной творишь, паразит ты такой? Что я потом без всего этого буду делать?» И при этом она прижималась ко мне так, словно хотела слиться со мной воедино навсегда.

А на третий день утром я проснулся и увидел, что Юли нет, а на столе лежит записка:

«Монасюк! Проблему нужно решать в корне, а все что мы делаем – это не решение, это паллиатив.

Я уехала за Варькой. Не сомневайся – я ее тебе привезу. Будь мужиком, возьми себя в руки, и убери все – перестирай все простыни, перемой посуду и уничтожь все следы пребывания женщины у тебя в квартире.

Иначе она не поверит, что это была я, а подумает на твою Разину. И вот тогда ты точно потеряешь свою Рукавишникову.

Чудновская»

Фамилия была подчеркнута тремя линиями – Юлька была верна себе, это она так показывала свое превосходство над Варькой!

Они стояли передо мной в дверях, обе, такие разные и одновременно такие одинаковые!

Может быть, их роднило чувство, которое они испытывали ко мне?

– Мы пройдем? – сказал Юлька, отодвинула меня одной рукой в сторону, и ведя Варю за руку, провела ее в мою комнату.

Потом вышла ко мне в прихожую и негромко сказала:

– Если хочешь сохранить ее – немедленно переспи с ней! Она – из категории девчонок, которые только после этого чувствуют себя собственниками! Понимаешь? Не ты будешь обладать ею, а она тобой! Без этого, Толя, она подсознательно думает, что ты не интересуешься ею, а значит – у тебя может быть другая женщина!

Монасюк, ну, не будь ты гадом, не мучай девчонку! На, это гормональный препарат от беременности, пусть использует, как написано в инструкции. А я пошла!

Но я придержал ее.

– Юль, а как же ты… Мы же с тобой…

Она остановилась, подошла ко мне и положила руки мне на плечи.

– Толя, после той истории я не могу иметь детей. Вообще!

И она побежала вниз по лестнице, но на миг остановилась и повернув ко мне лицо, на котором была какая-то горькая, что ли, улыбка, сказала:

– Ладно, Монасюк, не переживай за меня! Я ваших детей воспитывать буду!

И убежала. А я стоял и думал, что какие же дураки мужики, которые сравнивают женщин с самками, называют блондинок дурами…

Сзади неслышно подошла Варя и обняла меня.

– Пойдем, Толь, – сказала она. – Юля права: сегодня ты от меня никуда не денешься…

Ну, Юлька! Она и Варьку убедила в том, что ей со мной нужно обязательно переспать.

Варя стояла передо мной с бледным лицом, а я раздевал ее. Я снял с нее бюстгальтер, а когда она попыталась прикрыть груди руками, я убрал их и нежно поцеловал сначала одну грудь, потом вторую. Потом я разделся сам, оставшись лишь в трусах, и только после этого я уложил Варю в кровать и аккуратно снял с нее трусики…

Я проснулся от того, что мне что-то щекотало лицо. Было еще темно, но я разглядел в темноте комнаты лицо Варьки и понял – что-то случилось!

– Что такое, Варь? – спросил я. И услышал в ответ:

– Я тебя люблю… Я тебя так люблю… И я соскучилась…

– Варюша, ты теперь взрослая. Так что – без всяких там смущений – иди прими гормон…

Так мы фактически поженились… И заставила нас сделать это Чудновская Юлька, которая настолько сильно любила нас обоих, что на полном серьезе собиралась воспитывать наших детей…

1967—1969 г.

Я шел пешком по улице Юрина, спускаясь вниз к вокзалу. Было шесть часов утра.

По дороге мне попадались первые редкие пока еще прохожие – на работу люди пойдут и поедут часов позже. Ну, а еще спустя полчаса после этого в автобусах и трамваях будет не протолкнуться – народ начнем великое ежедневное переселение от места обитания – к месту созидания. На заводы, фабрики, в учреждения и организации направятся десятки тысяч людей.

А после четырех часов дня начнется обратное движение – к местам обитания: в свои дома и квартиры.

Прилив – и отлив. И снова – прилив… И отлив.

Как Мировой океан вечен и незыблем, и его приливы и отливы существуют века, так и жизнь в нашей стране.

Так мы все думали тогда. Но – не я (я ведь знал все, что будет наперед!), и не спеша двигался к железнодорожному вокзалу. Здесь, на пересечении Социалистического и Новой, возле магазина «Электротовары», рано утром уже стояли старушки с цветами.

Я шел «частным сектором» (район застройки одноэтажными частными домами) и глубоко вдыхал чистый прохладный воздух, еще слегка пахнувший ароматом сирени – один из сортов ее, с мелкими цветочками коричневатого цвета, отцветал позже всех, и кое-где еще наполнял утренний воздух своим ароматом.

Поторговавшись, я купил за два рубля три роскошных белых гладиолуса и отправился назад.

Варька проснулась около половины девятого. Сегодня был хороший день – мне не нужно было куда-то спешить, родители отдыхали в Крыму, так что я успел приготовить завтрак и минутами пятнадцатью ранее заглянул в свою комнату.