Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Варька делала вид, что спит. Она лежала лицом ко мне, и я прекрасно видел, как подрагивают ее веки и губы – она сдерживала смех.

И я, прикрыв дверь, пошел варить кофе.

Я занес ей поднос, на котором стоял кофейник, тарелочка с бутербродами. Я поставил его на свой стол, потом принес букет гладиолусов в высоком вазоне, поставил его здесь же и включил «Чайку», убавив до минимума громкость.

И, подойдя к кровати, сказал, наклоняясь к копне золотистых волос, прикрытых простыней:

– Вставай, соня!

И услышал визг, и почувствовал, как меня схватили за шею и тащат вниз, и прижимают к чему-то горячему и пахнущему утренним женским телом… Я улыбнулся и принялся гладить его руками, ласкать губами, и даже зубами, покусывая наиболее аппетитные и мягкие части…

Потом прошептал в маленькое розовое ушко:

– Таблеточку не забудьте употребить, для здоровья, так сказать…

И услышал шепот:

– Ну, не надо, Толюсик, не хочется вставать, а хочется…

Я решительно освободился, поднял ее на руки и, как она была, обнаженную, понес вон из комнаты к прихожей с ванной со словами:

– А вот я сейчас сам эту таблеточку…

– Нет! – взвизгнула Варька и мигом оказалась на ногах. – Я сама!

И моментально скрылась за дверью ванной. Где на полочке настенного зеркала утром я, когда умывался, упаковку гормонов и углядел.

Я вернулся в комнату, и пока Варьки не было, быстро поменял постельное белье. Потом принес из кухни табурет, поставил его к изголовью, а на него поднос.

И крикнул в сторону прихожей:

– Я закрыл глаза – пробегай!

Раздался шорох, потом меня повалили на постель, и мне пришлось быстро раздеться, потом я нырнул в душистое и восхитительное безумство и долго не желал выныривать.

Мы любили друг друга долго и ласково. И я шептал при этом: «Радость моя, счастье мое, любовь моя», и чувствовал, как у Варьки по лицу текут от счастья слезы, и слизывал их языком, и шептал, и ласкал ее.

И вот в эти восхитительные минуты я забыл обо всем.

– Толик, я красивая? – Рукавишникова стояла передо мной в бюстгальтере и трусиках, подняв вверх руки. Увидев, что я обратил на нее внимание, она на цыпочках сделала поворот кругом налево, направо, а я молчал, давясь от смеха.

Потом раздумчивым голосом сказал:

– Знаешь, если не считать вот…

Она застыла, и я не выдержал. Я подскочил к ней, обнял ее и сказал на ухо:

– Варь, ты самая красивая в мире женщина! Моя женщина!

И услышал у себя под ухом удовлетворенный вздох. Ах, каким великим психологом оказалась Юлька!

Варвара Рукавишникова успокоилась – ее мужчина только что признался, что он ее и только ее… Как все женщины, она слышала лишь то, и лишь т а к, как хотела слышать.

Я возвращался домой с вокзала, на котором только что расстался с Варей. Я отправил ее домой, и взял с нее слово, что она будет усиленно готовиться к поступлению в институт.

А она с меня слово, что я буду писать ей письма. Подробные!

Она все-таки еще оставалась в чем-то ребенком, чье сознание подернуто романтическим флером, но может быть, именно потому я ее и любил?

Я шел и думал, что появление у меня Разиной разрушило все планы. Не удастся дотянуть до следующего лета, а именно тогда решится вопрос с переводом отца в Поволжье, и будет шанс оставить за собой нынешнюю квартиру.

Кто не жил в советское время, не знает, что жилье, с одной стороны, действительно доставалось бесплатно – его давало вам государство. Но для этого нужно было дождаться своей очереди!

Но если у вас есть деньги, и вы хотите квартиру купить, это сделать очень трудно, а если и можно, то только с нарушением законов. Даже если вы вступите в жилищный кооператив, то какие бы вы не предлагали деньги, вам определят величину жилья исходя из действующих в стране норм. То есть два человека получали однокомнатную квартиру, семья их трех человек – двухкомнатную, а чтобы получить трехкомнатную, вроде той, в которой жили мы, нужна семья… посчитайте сами, отец получил такую квартиру на Телефонной потому, что в ней были прописаны еще и мои деды.

Которые пока жили в Казахстане.

Но существовало условие – если квартиросъемщик и часть членов семьи выезжает в связи с переводом на место работы в другой город, то… они обязаны сдать старую квартиру!

Однако, если в ней остается часть семьи, то существовал порядок, когда в виде исключения квартира могла остаться тем, кто в ней остается проживать.

Вот этим я и хотел воспользоваться… Я хотел обеспечить Варьке идеальные условия – чтобы она была и счастлива, и спокойна. Ведь беспокойства в нашу жизнь привносят прежде всего бытовые неурядицы.

Таков был план. И что от него осталось? Мы слишком рано н а ч а л и.

И я впервые не знал, что мне делать – как поступить? Ведь нельзя сейчас мне самому делать предложение – я же говорил ее родителям, что Варе нужно прежде всего поступить в институт! И дал понять, что предстоит подождать.

А теперь? Что было делать теперь?

Но проблему и на этот раз, даже и не желая этого, решила сама Варька.

Мы сидели на кухне в доме Рукавишниковых. Было воскресенье.

Окно было открыто, и ветерок ласково шевелил шторы, врываясь в комнату, гулял по ней, овевая нас.

Я и Людмила Олеговна сидели возле стола. Она только что закончила стирать, в тазу лежали мокрые простыни и пододеяльники, которые нужно было вывесить во дворе для просушки.

Варвары не было – она пошла в магазин.

Было это числа 15 июля, дней через десять после того, как ее привезла ко мне в Барнаул Юля.

– Не знаю, Толя, что и делать… Не поступит она ни в какой институт! Она кроме вас, ни о чем не думает. Спасибо хоть, теперь подруга у нее появилась, Юля. Варька ей звонит, Юля ей звонит… А в остальное время Варвара после работы все в окно смотрит – высматривает почтальона. Письма от вас ждет.

– Не знаю… По-моему, она всем довольна, и учебники вон читает…, – мне было хорошо в полумраке кухни, и я лениво цедил слова.

– Так это сейчас! Это же вы приехали!

Дверь хлопнула, Варька ворвалась в кухню с сумкой в руках. Глаза ее горели, ветерок шевелил волосы на голове и лбу, она раскраснелась и была жуть, как хороша!

– Мам! Хлеба пока нет, привезут через час, я потом схожу! Где белье?

Она схватила таз и потащила его к выходу.

– Ну, видите? – Людмила Олеговна показала на дверь пальцем. – Цветет и пахнет! Это, Толя, потому что вы здесь! А стоит вам уехать в центр Боговещенки к друзьям, она меняется на глазах – учить не может, ходит по комнатам и все в окно вас высматривает. Увидит – на лице улыбка, и сразу к столу, за учебник… Вы приходите – она «зубрит». Ну, какой институт? У нее, Толя, глаза делаются больные, как вы только за порог ступите.

Разговор принял нежелательный характер, но тут за окном во дворе раздалась бодрая песня: