Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…

— Да.

— Интересно, что они подумают о надписи, которая у нас по всему борту крупными буквами?

— Ха, а я об этом и не подумал. Надо будет среди экипажа провести викторину, кто лучше придумает расшифровку. А то вдруг слово 'атом' наведёт предков на разные умозаключения. Рано им ещё…

— И ещё, — гнул лейтенант, — они от 'улыбки акулы', нарисованного в носу, не офигеют?

— Можно дувануть холодным пневмообмывом, — предложил штурман, — при такой забортной температуре корпус покроется коркой изморози и инея. Маскировка.

Капитан дважды кивнул, давая 'добро'. Сам — всё внимание на шхуну:

— По-моему у него коммерческий флаг России. Я бы сказал — удача!

— Поднять 'лиму'? — Голос подслушивающего старпома.

— Помягче, помягче с предками, — уже в полной уверенности попридержал капитан, — они и сами не прочь пообщаться.

Кабельтовы между судами отсчитывались последней десяткой. До этого идущий серьёзным ходом ледокол отработал реверс, резко сбавив, и теперь медленно накатывался, в этой неторопливости внушая ещё больше уважения своими размерами.

Снег, забившийся в отверстие клюзов, довершал рисунок зубатой пасти чуть прищуренными глазницами.

— Да хорош тебе креститься!

'Скуратов' давно уже едва вращал винтами, практически дрейфовал, чуть подрабатывая машинами для спрямления на контркурсе. На штурвале никаких усилий, рулевой таращился на приближавшегося громилу с оскалом, не в силах сдержаться, и капитан, почувствовав небольшое рысканье, услышав полушёпот 'святая богородица', счёл нужным приструнить матроса.

— Несомненно 'Ямал', - прекратил ранние домыслы Престин, — название судна вполне на своём месте. Почему именно 'Ямал', а не какой-нибудь 'Лонг-Айленд', не знаю. Как и о тех больших буквах по борту не берусь судить. Бог его знает, что там у американцев в головах.

— А вдруг он российский, коль буквы нашенские?

— Был бы он российским, был бы 'Ямалъ', не так ли?

— Посмотреть бы его внутри, — мечтательно протянул мичман.

— У нас нет повода его досматривать.

Два судна плавно сходились, прогудев друг другу в приветствии.

На одном пожирали глазами, замершим и одновременно нетерпеливым любопытством.

На другом уже всё понимали, и закономерный интерес — повстречать и взглянуть на сто лет назад, портила навязчивая тревога:

'А что дальше? Что их ждёт? С чем им придётся столкнуться, о чём возможно они не подозревают, при всей якобы осведомлённости о прошедшей эпохе?'.

Жизнь и работа в заполярье имеет далеко не тепличные условия и определённые сложности, что уже характеризует людей выбравших профессии, подписавших контракты и просто погнавшихся за 'длинным рублём'.

Теперь же всё то, что осталось там в 'двухтысячных' казалось незначительной рутиной и лёгкой поступью.

То, что с ними произошло…, этому нет аналогов, нет примеров, нельзя опереться на чей-то опыт.

Не считать же компетенцией бравые похождения попаданцев из беллетристики альтернативок.

Ни один из авторов этих приключенческих опусов ни передать, ни даже представить, не мог какие ощущения и переживания испытываешь, оказавшись в такой ситуации…, вдали от своего дома, семей, удобств жизни, привычек, самого времени, в конце концов.

А главное, понимаешь, что ты никто здесь, и за тобой никого. Рубануло где-то там под основание — на чём ты стоял, на что опирался…, и ты вроде целостный, умный, сильный, почти всезнающий… Но гложет, гложет такое неприятное ощущение шаткости…

Кто мы для сильных мира сего? Для царя, министра, генерала и даже обычного имперского чиновника на худой конец?

Да, знания — сила. Да, ледокол — моща. Но не будешь же скитаться во льдах вечно. Придётся идти на контакт, сотрудничество и эх…, как бы не в подданство.

Перешли на левое крыло мостика, потеснив старшего вахты.

— Надо ж, какие хитрованы! Шлюпку спускают. Хотят к нам — поглазеть.

— А и пусть, — нервным смешком ответил Чертов, — на своей территории сподручней. У них на шхуне и условия для долгой беседы поди не те.

Спускайте трап и приготовьте к встрече кают-компанию.

Только присмотри, чтобы не светить ничем таким, что может вогнать нынешних современников в недоумение. Уберите или прикройте чем… Озадачь подвахтенных, но без праздношатающихся. И чтоб не болтали лишнего.

— Так это…, - почесал затылок боцман, — может тогда их в обеденный зал. В кают-компании столько всего накручено, не успеем.

— Хорошо.

Боцман шумно удалился выполнять распоряжения.

За спиной заворочался лейтенант, откашлялся, обращая на себя внимание. А сказал всего одно слово:

— Караул?

— Ну, что ж вы товарищ старший лейтенант, — не удержался от снисходительности капитан, — бросьте вы с караульной-то службой своей. Название на борту прочитали? Это парусно-винтовая шхуна 'Лейтенант Скуратов'. Бывший 'Белкан'…, э-э-э, пардон — 'Бакан'. В начале девятисотых с неё сняли пушки.

— Сведенья достоверны?

— Я очень дотошно изучал всё про исследования Арктики. Суда и корабли меня интересовали особенно.

— Всё же в целях безопасности…

— У вас есть личное оружие?

— Пистолет.

— Вот и возьмите. Только не выпячивайте. И наденьте что-нибудь без шевронов 'Россия'. Мы ж американцы, не забыли?

Шлюпка небольшая, всего в четыре весла — как и положено слаженно взмахивали над водой, плеском шлёпаясь в воду, толкая судёнышко к цели.

— Почумели господа офицеры, — удивился Чертов и уже громче, не отнимая бинокля, — на улице минус грызёт, а они чуть ли не парадку напялили на встречу. В фуражечках. Помёрзнут же.

Вынесенное практически вровень борту крыло мостика давало возможность смотреть под борт. Шлюпка мягко прибилась к железному трапу. С ледокола скинули концы. Один из офицеров махнул рукой, видимо в команде 'сушить вёсла' и матросы послушно задрали их кверху.

Чертов поспешил к себе в каюту.

'Представителей императорского флота надо встретить достойно, не в жилетке-безрукавке. Следует переодеться'.

Форменный китель висел не надёванный с месяц, с последней, хм, крайней экспедиции, при толпе пассажиров. Снял с тремпеля, встряхнул, отстегнул дурацкий бейджик, который цеплялся в основном для журналистских делегаций и иностранных туристов.

Коротко окинул себя в зеркале и вышел.

Нависающий над шлюпкой чёрный борт ледокола терял свою радикальную идеальность, обнаружив местами потёки ржавчины. Но что примечательно — ни одной заклёпки!

— Сварной! Швы! — Подходили на вёслах ближе, и мичман обращал внимание уже на открывающиеся детали и мелочи. Но едва причалили и фалрепные кинули им 'концы', Престин шикнул, пресекая недостойные эмоциональные возгласы.