Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства

Во время остановки сбивали кандалы, всё тем же топором. Сбивал Большой, срубленным бревном. Бревно он вырубил минут за пятнадцать, причём тупым топором. В первую очередь пытались снять с моих ног, напихав между кандалами и ногой рубаху — чтоб не так отдавалось. Били на пеньке, оставшемся после вырубки бревна. Минут сорок ушло только на две заклёпки одной ноги, вторую решили оставить на потом. К концу отдыха на нас вышел дедок. Вышел и молча сел у дерева, как будто, так и должно быть. Никто не сказал ни слова, хотя все косились на него. Дедок одёргивал штанины. Ноги под кандалами были сбиты даже не в кровь — в мясо. Когда тронулись дальше, Чустам, молча, поднял деда и положил на круп Серебрушки.

Пока ехали, я камнем шоркал лезвие топора, напоминающее из-за вмятин неправильную пилу, одновременно слушая рассказ Клопа.

— Когда тебя увели, я решил не уходить и переночевал в нижнем городе….

— Придурок, — прокомментировал его слова Чустам, подгоняя кожаную броню под себя. — Мог и без лошади остаться. Лучше бы в конюшне.

— Так вот, — игнорировал корма Клоп, — утром сразу к рынку, а там смотрю ты на телеге. Я и делать не знаю что, имперские же. Ну а как ты замахал и всё разъяснил я к нашим. Тут и порешили, что надо тебя вытягивать — тут ведь мог любой оказаться. Когда догнали, стали думать, как тебя вызволить. Огарик сказал, что может незаметно к тебе подойти и попытаться снять кандалы. Попробовали, он даже ветку магией сломить не может….

— Огарик! Ты вообще как? — перебил я Клопа.

— Нормально, — собственно по парню не видно было, что его ветрит или он переживает.

Воистину дети жестокие существа.

— Слушай, а вот зелье что твой дед готовил тогда для двери….

— Не получится. То зелье магию снимает с вещей. Могу попробовать размягчить клёпки.

Спать всё равно встали. Без сна долго нельзя, да и месяц был уж очень жидким, поэтому лошади в темноте спотыкались. Утром Толикам раздал всем по горсточке крупы и сушёной рыбине, предупредив, что воды нет, и тот, кто будет что одно, что другое есть, будет страдать. Новенькие, даже Липкий, молчали, присматриваясь, хотя большой, подозреваю даже когда присмотрится, останется немногословным. Ноги деду намазали мазью, вернее её остатками.

— Давайте хоть познакомимся, — пока рассаживались, ну вернее частично развешивались по лошадям, предложил Чустам.

— Липкий, срез, наказанный, — представился всеми регалиями Липкий.

— Чустам, воёвый, бывший корм, — протянул руку Чустам.

Все замерли, смотря на них. Более враждебных званий рабства сложно придумать. Липкий ухмыльнулся и пожал руку корму.

— Тебя как? — спросил Клоп деда.

— Шваний, был горном.

Все, кроме меня и Ларка повернулись на него. Понятно, что мы с криворуким тоже навострились.

— Чей горн? — первым спросил Чустам.

— Грандзона Кавара Ханыркского.

— Рабом? — Толикам заглянул на висок деда.

— Нет, вольным.

— Это как же тебя угораздило?

— В горны или рабство, — улыбнулся дед.

— Да и в то, и другое.

— Мой отец был другом его отца. Так и вышло, что его отец взял меня, а потом передал всё сыну, когда в немилость впал. Тот начал свою игру вести и я не угоден стал — знал много.

— Чего ж не траванули?

— Отец его жив, только от дел отошёл, не понял бы.

— А в рабы понял?

— Тут основание — мол, крал, суд сказал.

— Всё равно, почему жив?

— За вами увязался, вот и жив. Так, наверно страже дали указания.

— Так вот ты чего так ноги сбил…, — Чустам по-другому взглянул на деда

— Жить хочу.

— Вы хоть мне расскажите, — возмутился я.

— Он правил всеми делами грандзона и перегнул с империалами, — в одну фразу поместил всё Липкий.

— Можно и так сказать, — ухмыльнулся дед.

— Империалы-то есть? — спросил вор.

— Есть. Только не взять.

— Много?

— Десятка два, чуть больше.

— Если мы возьмём, то наши?

— Ты, молодой человек, пытаешься с меня денег взять, ещё не родившись?

— Да как не родившись?

— Да так. Ты прихлебай и я прихлебай. Пока мы с тобой сами от милости этих людей зависим. Бросят здесь, и мы помрём вместе.

— А вообще такое возможно? Насчёт денег? — Спросил я.

— Конечно, но риск большой.

— Чего слушаете? — вклинился Чустам. — Ты дед, пока молчал, лучше выглядел. Видите, вас кашей кормит, чтобы выжить.

— Да ладно, воёвый, то же просто разговор, проверить всё можно, — возразил Липкий.

— Вот когда проверишь, тогда и разговор будет.

— Идёт воёвый. Ты не прими за грубость мои слова, правду ведь величаю.

— Да я как бы не в обиде, но и сказками не питаюсь.

Хотелось обоим по сусалу…, развели тут, служил…, воровал….

— Поехали, бедовые, — перешёл на рабский сленг Толикам.

— Хромой, — подошёл Липкий, пока я засовывал ногу в кожаную петлю стремени.

— Что?

— Я вообще в богов не очень верю, но и в чужие дела не лезу, — Липкий как-то странно смотрел на меня.

— Ты к чему это?

— Вы мертвякам поклоняетесь?

Я ухмыльнулся:

— Это как?

— Я не знаю как, по-вашему, может, что-то не правильно говорю….

— Объясни ладом, я пока тебя не понимаю.

Звезданутый переступил и мне пришлось подпрыгнуть на одной ноге за ним, так как вторая была уже в стремени.

— Ну, адепты смерти там….

Тут до меня дошло:

— Ты о змеях на копьях?

Хоть мы говорили негромко, но смотрю дедок тоже ухо закинул, а Большой, так вообще не скрываясь смотрел на нас.

— Да, — Липкий ответил неуверенно.

— Не совсем. Есть да — едим, а поклоняться мёртвым глупо, — пока взгляд Липкого менялся, но надо отдать должное, страха в нём не проскользнуло, я поспешил успокоить. — Шучу я. Копья нам по случаю достались, — я запрыгнул на Звезданутого. — Просто они качественные, да и других нет. Никому мы не поклоняемся, только госпоже свободе.

Липкий качнул головой, в знак того, что понял меня:

— Хорошо сказал.

Все клёпки, при помощи Огарика, который, действительно несколько смягчил железо, вечером мы сняли.

— А малец что, тебя слушает? — вор присел рядом, пока сбивали клёпки с кандалов Большого.

Голос у него был заговорщицкий — наверняка вынашивает планы применения Огарика.

— Не мути воду Липкий, будь собой. Не тяни из раба жилы и будет тебе счастье, — ответил я ему. — Огарик имеет покровителя, не суйся. Да и будь проще.

— Да я просто спросил….

Обратно мы не спешили, запутывая следы, поэтому реки, за которой было наше логово, достигли только через семь дней, неделю по-нашему, хотя я уже привык к десятидневке в этом мире. За это время узнали имя гиганта, то есть говорили буквы — а он кивал — да, нет. Звали его Нумон. Мы даже начали с ним разрабатывать местную версию жестового языка, чему, кстати, Нумон был очень рад. Понятно, причину отсутствия у него части тела я не выяснил, но на пальцах элементарное он, вернее я, понимал.