Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства

Корм внимательно меня слушал.

— Вон дед, — продолжил я. — Он думает, что недавно попал в рабы. А ведь он всю жизнь был рабом. Делал то, что ему скажут, ходил туда, куда пошлют…. А быть свободным, это значит делать то, что тебе нравится, а не другим.

— Тебя Толикам не кусал?

— Смейся, смейся.

— Тебя послушать так все рабы.

— Ну почему, мы свободные.

— Не-е-ет. Ты вон пообещал Миру за внуком смотреть, так что… ты раб — у тебя обязанность.

— Если бы я не хотел, то не пообещал бы, значит, я не чужое пожелание выполнил, а своё.

— Куда бы ты делся?

— Умеешь же ты всё испортить — такую теорию разрушил.

— Ничего я не рушил. Просто по твоим словам, ты у нас и есть единственный раб, — усмехнулся Чустам. — А теория, как ты говоришь, верная.

— Ничего не верная. Если по ней я раб — значит неверная.

Корм засмеялся:

— Тебе бы в грандзоны. Те тоже слова кладут так, как им удобно.

— Может когда и стану. Наши уже далеко, Ларка пришлёшь?

— Ладно, — Чустам зашагал быстрее, догоняя наш отряд.

— И это, — вдруг остановился он, — спасибо, что старика не прогнал.

Пока корм шёл до наших, пока Огарик, ссадив Ларка, ехал обратно, я пытался вспомнить, когда это умудрился проморгать момент, в который вдруг стал ответственным за принятие решений? Если честно, то последние слова Чустама меня не вдохновляли. Понятно, что я оставил новеньких — так получилось…, само…, не понятно, почему вдруг благодарность? Если бы значит, я прогнал, то корм и это бы просто принял? Я вроде как против, но раз Хромой сказал….

— Большой, а тебе, зачем кандалы? — спросил я, когда мы с Огариком нагнали всех.

Гигант и вправду нёс свои кандалы на плече, с тех пор как их сняли. Большой снял цепь с плеча и крутанул восьмёркой — не желал бы я попасть под этот удар.

— Серьёзно…. Утяжелить бы конец и рукоять какую.

Большой кивнул два раза, улыбнувшись, показал батог, который он использовал как посох и, проходя мимо ближайшего дерева, рёбрами ладоней показал, что вырубит кусок для утяжеления, но потом, ткнув пальцем в пустые отверстия для заклёпок, пожал плечами — нечем крепить. По сути, для него идеальное оружие — и дальность о-го-го и удар будет, посерьёзней, чем у меча.

— Ты канавку выруби и перевяжи чем, — посоветовал Толикам, — Клоп вон все обрезки с упряжи собрал.

Большой вопросительно мыкнул.

— Ну, вот так, — Толикам попытался подъехать к дереву, но кобыла под ним воспротивилась ввиду обилия веток. Тогда он спрыгнул и, подойдя к стволу, показал гантелеобразную фигуру на нём. — А рукоять к звену цепи примотай.

В общем, через десять минут, пришлось цыкать на Большого, чтобы он прекратил шоркать лезвие топора. Оказалось его мысли не далеко расходятся с делом. Создавалось, если честно, ощущение такого… немножко дурочка — большой, немой, глупый.

— Чустам, буря будет, — нога ныла всё сильнее, да и ветер нехорошо стал шерстить листву крон.

— Вижу.

— Давай к реке.

— У реки сильнее будет, овраг бы.

Мнут через двадцать, небо потемнело, и стали падать крупные капли дождя.

— Встаём, — крикнул я.

— Клоп, рассёдлывай и вяжи лошадей вон к тому дереву, — словно ждал сигнала, крикнул Чустам. — Большой рубит ветки, Ларк и Липкий строить шалаш, Толикам и Шваний…

— Можно Шван, — крикнул старик, поскольку к этому моменту шум леса уже глушил голос.

Чустам гневно глянул:

— С вас вещи прикрыть от дождя.

— Чем?

— Ветками! Шевелитесь!

Я чуть не спрыгнул с лошади. Наверно даже спрыгнул бы, если бы Чустам сказал мне что делать. А так слез, и спустив Огарика, тупо встал. Даже ребёнок кинулся помогать деду и Толикаму. Я, взяв Звезданутого в повод, повёл к Клопу, который продёргивая сквозь узды вожжи вязал лошадей в одну вязанку вокруг дерева. Тут вспыхнула молния и через пять секунд раздался гром — Звезданутый вдруг дёрнулся и стал вырываться, я еле удерживал. Ко мне подскочил Большой и мощным ударом ладони по морде! Привёл коня! В чувство. Звезданутый явно побаиваясь Большого побрёл за ним на поводу.

Я не видел ураганов, собственно и это не ураган. Я даже не знаю, чем отличается буря от урагана, но природа это сила! Страшно не было. Даже раскаты грома, предугадываемые по вспышкам, был ожидаемы. Но какая мощь!

Вымокли до нитки все. Не помогло ни укрытие под деревом, ни рабская дерюга, захваченная с обоза хозяйственным Толикамом. Клоп пару раз выскакивал наружу, боясь за лошадей.

— Да прекрати ты, убегут, так убегут, ты не остановишь! — крикнул, наконец, я на него.

— Он не за лошадей боится, — громко произнёс мне в ухо Чустам в очередную отлучку раба, — а за то, что плохо дело сделал.

— Дед, так что там насчёт империалов? — спросил Липкий.

— Я раньше у старого грандзона когда служил, то часто в его балзонстве бывал — там у меня своя комната. А в ней тайник.

— Какое балзонство?

— Нуренское.

— Не слышал о таком.

— Оно называется балзонством, а так кусок земли на границе локотства, который по краю за день пешком обойти можно, причём половину земли озеро занимает.

— То есть, крепости нет?

— Есть. Только небольшая.

— Со стеной?

— Да.

— Хлопотно, — Чустам, да и остальные, прислушивались к разговору.

Хотя как прислушивались, Швану и вору приходилось перекрикивать ветер

— Двадцать империалов, — парировал Липкий.

Корм промолчал, схватив рукой ветку, которую уже пятый раз пыталось вырвать из стены шалаша.

— Надо хоть посмотреть, — продолжил вор. — Где именно балзонство?

— На границе со Слопотским, — ответил Шван.

— Так нам ещё и по пути.

— Немного правее надо бы.

У меня создалось стойкое ощущение, что дед не хотел туда идти. Может, конечно, денег жалел, но сомнительно….

— Хромой, — спросил Липкий, — а что у тебя в сумке?

Я, чтобы не замочить драгоценную поклажу прижал сумку к груди.

— Книги.

Липкий ухмыльнулся, но ничего больше не сказал.

Буря затихла так же, как началась — резко. Не за минуту конечно, но довольно быстро сменив шквалы ветра полным штилем. Лошади не разбежались.

— Чустам, — отозвал я корма в сторонку, пока наши собирались. — Это как понимать?

— Что именно?

— Ты меня в кормы толкаешь?

— Не понял?

— Только не надо….

— Давай отойдём ещё, — предложил корм.

Мы, отдалились метров на тридцать.

— Знаешь, Хромой, как определяют десятников в имперских войсках?

— Да откуда мне?

— Ну, хотя бы предположи, — корм не шутил.

— Те, кто более умелые, в смысле лучше всех занимаются?

— Нас поселили в одном доме и руки давали задания. Задания давались ни кому-то конкретно, а всем. Мы сами не торопились и за это нас наказывали. Когда едой, когда и лишним кругом пробежки. Постепенно вышли вперёд, кто не очень хотел наказаний, но за кем шёл народ. И это были зачастую далеко не те, кто лучше бился лучше или был сильнее. Тут другая сила — та сила, когда слушают, та сила, когда уважают. Потом понятно проверяли и будущих десятников, и кто-то не смог…. Так вот за тобой идут сильнее, чем за мной и надо быть совсем дураком, чтобы не признавать это. Возможно, ты и не вытянешь, но тогда этот десяток придётся разделить между другими, потому как если не самый сильный, то никто. Народ не может без того, кто ведёт. Так положено, так правильно, так делают все. Любое твоё слово, заметь, воспринимается без возражений. Даже когда ты не прав или сомневаешься. Вспомни всё, хоть остров — тебе было просто высказать сомнение, и все встали на твою сторону. Это сродни магии. Эти вон, которых освободили, даже не задумывались когда обращались к тебе. И не вздумай их переубеждать, а то они почувствуют слабину и потянутся сами верховодить. Вот тот мутный — так точно, только повод дай. Остальное я тебе объяснять не буду — сам не дурень. От меня подлости не жди — мне ведь также как тебе — выжить и быть свободным. По себе знаю тяжело, но чем могу — помогу. И это… забудь про корма. Прошу. Тупость это рабская. Кстати, будь готов, что тебя будут ненавидеть, — ухмыльнулся Чустам.