Олег Гончаров - Княжич

— Так что ты, считай, ему услугу сделал. Он теперь в Вальхалле с богами своими пирует.

— Эх, — в сердцах махнул рукой воевода. — Знал бы, не тронул бы его. Пусть бы сам подох.

— Что теперь о прошлом жалеть, — успокоил его Микула. — О том, что дальше будет, думать надо…

— Древляне, люди вольные! — крикнул я с крыльца. — Сила вражья к Коростеню подходит! Все, кто может держать оружие, — на стены! Это говорю я! Грядущий князь Добрый Малевич!..

Не вышло у руси с наскоку Коростень взять. Расшиблись они о стены города. Отхлынули. В осаду сели. Через две седмицы хан Куря со своими печенегами ушел. Не любили они долго без дела сидеть. Им бы по степи скакать да купцов грабить, а города брать печенеги не приучены.

Немного силы у Ольги осталось. На штурм не хватит. Решила нас голодом заморить. Только просчитались они со Свенельдом. Отец запасов в Коростене на три года собрал. Так и прожили все лето. Они там. Мы тут.

Скучали. Переругивались. Из луков друг в друга постреливали. Широт много стрел заготовил. Хватало нам. Да и им все время подвозили.

Отец на поправку пошел. Через месяц с постели встал. Рука у него левая отказала. На пепелище топор варяжский щит пробил да жилы ему подсек. Теперь вон, как плеть, рука болтается. И шрам на щеке на всю жизнь останется. Да еще на одну ногу прихрамывать стал. Это после тризны по Ингварю.

Смеялся, что жениться хотел, а теперь за калеку ни одна карга старая не пойдет.

Лето между тем пошло на убыль. А как узел, им и Ольгой завязанный, распутать, никто не знал…

26 августа 946 г.

Три дня назад всполошились осадники. Мы подумали, что они на штурм отважатся. На стены высыпали. Смотрим, к становищу варяжскому подкрепление идет. Только ошиблись мы.

Слишком мало пришедших для подмоги было. Человек сто. Не больше. Один среди них выделялся. И конь под ним хорош. И сам всадник чудной. На шеломе перья развеваются. Плащ на нем синий. Не воин, а птица расфуфыренная. Он перед Ольгой спешился. Поклон ей отвесил. Потом они в шатер вошли…

Наутро стража доложила, что к воротам кто-то подъезжает. Один.

Мы с отцом из башни выглянули. Точно.

Ратник, из пришедших накануне, возле моста остановился. Меч со щитом на землю положил. Копье рядом оставил. Кольчугу с себя снял. В одной рубахе остался. Коня в поводу к воротам подвел.

— Впустить переговорщика, — велел отец. Заскрипели ворота. Вошел незнакомец в Коростень. Только незнакомец ли? Что-то в госте такое было, отчего у меня сердце радостно екнуло.

Присмотрелся я. Пресветлый Даждьбоже! Это же Яромир! Вот уж кого увидеть не чаял.

— Яромир! — бросился я к нему.

— Добрыня!

Оказалось, что даже в наше горькое время есть место для радости.

— Как же ты через германцев пробрался?

— А как ты от норманнов уйти сумел?

— Я смотрю, старые знакомцы встретились, — подошел к нам отец.

— То так есть, — поклонился Яромир. — Круль Чешский и Моравский Болеслав тебе, князю Древлянскому, поклон шлет. Сам он пока в становище врагов твоих остановился. Дозволения просит в град твой войти.

— Что надо дяде жены моей?

— Прознал он, что ты нужду терпишь. Хочет помочь.

Отец немного подумал и сказал:

— Пусть приходит. Рады мы будем князю Болеславу и помощи его…

Болеслав оказался человеком старым, но еще крепким. А что наряд на нем чудной, так это ничего. Хоть по одежке встречают, да провожают-то по уму.

Пока чехи в Коростене размещались, мы с Яромиром встречу отметили. Я ему о своем житье-бытье рассказал. Он — о своем.

Оказалось, что почти год он в землях германских зверем диким таился. К своим пробирался. Помог ему христианский Бог. Миновал он германцев. Правда, рысь его немного потрепала да однажды волк чуть не загрыз, так это мелочи. Добрался он до Праги. К Болеславу с повинной пришел. Дескать, не уберег он меня. Смотрит, а Здебор уже дома. Отпустил же его отец, как только прознал, что мы до земли Чешской не доехали. Корить его сильно не стали.

— А Жанна, — вздохнул он тяжко, — не дождалась. За пивовара замуж вышла. Я когда вернулся, у них уж сын родился.

— Не переживай ты так, — похлопал я его по плечу. — Видать, Доля твоя такая. Давай лучше Хлодвига помянем. У вас, у христиан, по друзьям помины полагаются?

— Так, — кивнул он.

Потом у отца с Болеславом долгий разговор был. Всю ночь они решали и рядили, как теперь поступить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

И вот сегодня вошли Ольга со Свенельдом в Коростень. Пешком вошли. Без охраны. Не вышел их отец встречать. Меня с Путятой послал.

Долго смотрели друг другу в глаза два воеводы. И чего высматривали?

— Князь Древлянский, Мал, сын Нискини, вас в горницу зовет, — сказал я без поклонов и приветствий. — Следуйте за нами.

Повернулись мы к ним спиной и в детинец пошли. А они за нами…

— И все же, — Ольга взглянула на отца, — предложение короля Болеслава мне кажется разумным. Как мыслишь, князь?

Надолго отец задумался. Потом на меня посмотрел:

— Что скажешь, Добрыня? Я свое пожил. Теперь твоя судьба решается.

— Думаю, — ответил я, — что это разумный выход. Пожил я среди варягов. Они такие же люди. И кровь у них красная. Так зачем же мы будем эту кровь друг дружке портить? Я за договор.

Вздохнул отец. Головой кивнул.

— Так тому и быть, — сказал.

— Вот и славно. — Болеслав встал и развернул пергаментный свиток. — Договор сей, — начал он читать, — заключен в граде Коростене, в месяц серпень [200], на вторую седмицу от Спожинок [201]. Мы от рода Древлянского — князь Мал, сын Нискини, и княжич Добрын, сын Мала. И мы от рода русского — Ольга, мать кагана Святослава, сына Игоря, и Свенельд, дядя его, заключаем союз любви на все годы, пока сияет солнце и весь Мир стоит [202]. А кто из древлянской или русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога Вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни. А те из них, которые не крещены да не имеют помощи от Перуна Полянского, и Даждьбога Древлянского, и от других богов, да не защитятся они собственными щитами. Да погибнут от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия. Да будут холопами во всю свою загробную жизнь…

Болеслав прервал чтение, вытер расшитым рукавом пот со лба, отпил из чаши меда пенного и продолжил:

— Князь Мал, сын Нискини, и княжич Добрын, сын Мала, отдают в вечное пользование кагану Русскому Святославу, сыну Игоря, и потомкам его Древлянскую, Ятвигскую и Мазовщанскую земли. Князь Мал снимает с себя титул князя, княжич Добрын снимает с себя звание грядущего князя Древлянского в пользу кагана Святослава и Ольги, матери его, которые возлагают на себя звание князя и княгини сразу после подписания сего договора, а званием грядущего князя распоряжаются на свое усмотрение до достижения каганом Святославом зрелости.