Андрей Родионов - Святой воин

Неслышной тенью, стараясь не запнуться о лежащие повсюду тела, я осторожно пробираюсь вниз, с первого этажа крепости на подземный, а затем еще ниже. Только бы не зацепиться за наваленное грудами оружие, все эти связки стрел для луков и арбалетов, дротики и копья, булавы и топоры, а то железо загрохочет так, что перебудит добрую сотню народа. Пусть мирно спят, завтра у них день сюрпризов. Мой путь лежит в подвальный этаж, где еще при французах был создан пороховой погреб. Захватив в прошлом году крепость, англичане оставили там все так же, как оно и было. Зачем что-то менять, если то, что имеется, сделано замечательно?

Ни один из проведенных в Турели дней не пропал для меня даром. Я, как самый молодой воин орудийной батареи, со всех ног кидался выполнять любую работу, искательно улыбаясь, навязывался всем помогать, оттого уже на второй день на меня окончательно повесили ярлык мальчика на побегушках и перестали воспринимать всерьез. Как угорелый я бегал по всем поручениям, то за дровами для печи, то за едой. По вечерам, разинув рот, слушал байки бывалых воинов, попутно позволяя обыгрывать себя в кости. Зато теперь я всеобщий любимец, на меня и глядят покровительственно, как на безобидного старательного недотепу. Если такой болван и забредет куда не надо, то всего лишь получит подзатыльник, а то и просто строгую нотацию. Сейчас я точно знаю, куда надо идти, и, что намного лучше, там, куда я иду, меня тоже знают. Видели за последние дни не один десяток раз, ведь это у них я получал порох для пушек нашей батареи. На подземном этаже нет ни единой живой души, одни дубовые двери, поверх которых навешаны пудовые замки.

«Прошел! — облегченно вздыхаю я. — Никто не остановил, не велел возвращаться на мост, ура!»

Но расслабляться еще рано. И, не думая красться, а то еще влупят с перепугу и от излишней бдительности арбалетный болт в живот, я громко топаю вниз по каменным ступеням. Лестница круто извивается влево, я привычно спотыкаюсь на третьей ступеньке, выщербленной точно посередине, потом из короткого коридора попадаю в просторный каменный зал. В паре ярдов слева находится металлическая дверь, поверх нее — тяжелый засов. Здесь же за длинным деревянным столом откровенно скучают мрачные стражники. Завидев меня, караульные напрягаются, в их глазах я читаю настороженное недоумение. Мол, если ты не проверяющий офицер, то какого рожна сюда приперся? Рук к оружию они пока не тянут, но схватить его можно и за пару секунд. Сделаю хоть одну ошибку, пикнуть не успею, как повисну на копьях, захлебываясь кровью. Ражий детина с простым прованским именем Пете широко ухмыляется, опознав меня в неверном свете факелов. Ведь это именно ему я сегодня проиграл ужин.

— Стой, кто идет? — громко кричит начальник караула, невысокий лысый сержант с роскошной черной бородой, толстые мускулистые руки которого крепко сжимают короткую алебарду.

Лезвие угрожающе поблескивает в пламени факелов, оно чуть не в полтора локтя длиной, его еще называют «бычьим языком». Серьезное оружие, если умеешь им пользоваться, а сержант умеет, по глазам вижу. Ишь как набычился, крепыш плешивый. Пятеро верзил за спиной сержанта мигом введены в курс дела шустрым, как таракан, Пете, а потому они в живейшим интересом разглядывают незваного гостя, вернее, не столько меня, сколько корзину в моей руке.

— Возвращаю долг, господин лейтенант! — бодро рапортую я. — Первейшая обязанность солдата — выполнять данное товарищу слово!

— Что еще за долг? — морщит лоб сержант.

— Разрешите объяснить, господин де Камбре. — Пете подлетает к насупленному сержанту и шепчет ему что-то прямо в ухо, плотоядно улыбаясь.

Губы у Пете толстые и мясистые, зубы желтые, крупные, как у коня. Этот жулик и плут при игре в кости постоянно мошенничает. Два дня он втягивал лоха из новеньких в игру, пока я не решил, что настал момент проиграть. Разорил он меня сегодня на солидную сумму. Хорошо, что я не растерял полезных навыков, ловко срезав кошелек у одного из лейтенантов, а последней моей ставкой в сегодняшней Игре было обещание праздничного ужина. Я открываю корзину и бодро докладываю:

— Жареный гусь, печеная рыба, свежий хлеб, масло в глиняном горшочке, свежий сыр...

— Это что такое? — хмурит мохнатые брови сержант, тыча пальцем в глиняный кувшин.

— Это, извольте видеть, для лучшего пищеварения.

— Граф Гладсдейл запретил пить вино во время осады! — Лицо сержанта темнеет, нижняя челюсть выезжает вперед, отчего господин де Камбре приобретает отчетливое сходство с рассерженным кабаном. Честный служака аж корчится от собственного чувства долга, не таков он, чтобы поддаться соблазну.

— С пьяных глаз ты можешь обнять не то что француза, но даже, прости меня Господи, шотландца, а потому приказываю убрать немедленно эту гадость! — рычит сержант.

— Господин сержант, — немедленно начинают ныть на разные голоса все шестеро стражей. — Да тут по глоточку всего-то и выйдет на каждого. Он же от чистого сердца, дубина. Последние деньги потратил, чтобы нам приятное сделать!

Это истинная правда. Все, что было в срезанном кошельке, до последнего салю, ушло на закупку скромной корзины. Как известно, в любой осажденной крепости за деньги можно достать все, что хочешь. Даже слона к тебе проведут, было бы желание. Только узнай, к кому обратиться, и дело в шляпе. Правда, на ту же сумму в любом парижском трактире я смог бы накормить целую роту, но стоит ли жалеть чужие деньги? Легко пришло, легко ушло.

— Простите дурака, господин сержант. Хотелось ведь как лучше, — бубню я себе под нос, свесив голову.

Я забираю свою корзинку — в кувшине при этом что-то громко булькает — и, развернувшись, бреду на выход. Пете тихонько стонет, лицо у него такое скорбное, будто пройдоха узнал, что на рассвете его повесят. Да и остальные солдаты помрачнели, глаза их недобро посверкивают.

— Чего это ты задумал, каналья? — вскрикивает сержант, и я с удовлетворением отмечаю, что он явно взволнован.

— Да для ребят заберу, в нашей батарее, — простодушно объясняю я. — Уж они-то не откажутся выпить за победу.

— Для ребят, — ехидно передразнивает сержант. — А ну, поставь на место, еще не хватало разлагать солдат его величества Генриха Шестого! — С сомнением оглядев своих орлов, которые мигом ожили и расцвели любящими улыбками, господин де Камбре бормочет: — Ну, разве что по маленькому глоточку, за нашу неминуемую победу.

Шустрый Пете, подхалимски улыбаясь, уже тащит две кружки, одну — персонально для начальника, и тут же громко добавляет:

— И за здоровье нашего августейшего монарха, Генриха Шестого Ланкастера!

Сержант решительно кивает, мол, наливай! Остальные, спохватившись, кидаются на поиски кружек. Я на цыпочках удаляюсь, но далеко не ухожу, поскольку дело еще не закончено. Через несколько минут я вновь навещаю горе-караульщиков и убеждаюсь в том, что старый трюк вновь срабатывает. Некий вонючий отвар, рецепт изготовления которого монахи-францисканцы вот уже три столетия держат в строжайшем секрете, в небольшом количестве подмешанный в вино, действует ничуть не хуже клофелина, растворенного в водке. Правда, я не собираюсь обчищать карманы дружно похрапывающей стражи, не для того старался. Забрав у сержанта большой бронзовый ключ, я снимаю с железной двери пудовый замок и, откинув засов, с усилием распахиваю дверь в пороховой погреб.