Андрей Родионов - Святой воин

Воины, сгрудившиеся за спиной офицера, одобрительно шумят, жадными глазами шаря по моей одежде.

— Это неслыханно, — холодно заявляю я. — Невозможно брать деньги с дворян!

— Все равны перед Богом, — скалит гнилые зубы один из солдат, маленький и юркий, с воровато бегающими глазами.

На некоторых лишь посмотришь, тут же понимаешь, что их бы следовало удавить еще в колыбели, все равно ничего путного из них не получится. Или грабителями станут, или пойдут на государственную службу, таким без разницы, лишь бы не работать. Кстати сказать, служить они просто обожают, ведь под крылом могущественного сеньора можно грабить без опаски!

— Мне некогда объезжать, — сквозь зубы бросаю я. — Сколько надо заплатить?

— Сущие пустяки. — лениво отзывается лейтенант. — Оставьте кошелек, коня и оружие. Ничего не пропадет, здесь у нас безопасно. Я выделю конвой, который доставит вашу милость прямиком к господину епископу. С тех пор как про нас пошли дурные слухи, сюда редко заглядывают гости, поэтому граф д'Эсневаль рад любому новому лицу.

— Дурные слухи? — задумчиво переспрашиваю я и, потянув повод, заставляю жеребца попятиться назад.

Похоже, придется все-таки двинуть в объезд, недаром говорят, кто ходит прямо, дома не ночует.

— Куда это ты собрался? — рычит один из стражников и предусмотрительно хватает коня под уздцы.

Лейтенант усмехается, гаденько так, нехорошо, затем фыркает и говорит:

— А от нашего сюзерена живым не выходят. Господин граф постоянно еретиков ищет. На прошлой неделе в Лане он сжег трех ведьм и заблудившегося купца с челядью, всего семерых человек. — Тут же посуровев лицом, лейтенант кричит: — Давай-ка слезай! Эй, Нико, Луи, помогите господину!

«Семеро, — думаю я отстраненно. — У них копья и топоры, арбалетов всего два, да и те опущены в землю. И впрямь, кто же в здравом уме будет в одиночку сражаться с целой толпой?»

Я выпускаю поводья, цепляю на лицо растерянную улыбку. Моя рука медленно ныряет под плащ, но стражники, оскалив зубы, тут же наставляют копья. Звери, чистые звери! В глазах угроза, головы втянули в плечи, мышцы напрягли, того и гляди, кинутся убивать. Я с грустным лицом взвешиваю на ладони увесистый кошелек, кидаю его лейтенанту, и, пока дорожный патруль, ухмыляясь и перемигиваясь, любуется округлыми боками трофея, в моей руке возникает «Б-2». В самом деле, не таскать же мне «Зверобой» по дальним командировкам, знаете, сколько в нем веса!

Лейтенанта и обоих арбалетчиков «Беатрис» укладывает первыми, затем приходит очередь копейщиков. Юркий малый с гнилыми зубами решает стать героем. Вместо того чтобы нырнуть в кусты, как это сделали двое его товарищей, этот мерзавец успевает кинуть копье, да так удачно, что пробивает шею моему коню. Яростно рыча, я спрыгиваю с зашатавшегося жеребца и двумя выстрелами в упор вдребезги разношу стражнику голову. Последнюю, шестую пулю я трачу на то, чтобы добить смертельно раненного коня, а затем, убедившись, что заряды у меня кончились, из кустов выныривают сразу трое воинов. Я сую револьвер в поясную кобуру, и клинок сам прыгает в руку. Он поет от возбуждения, даже странно, что кроме меня его никто не слышит. Недаром рыцари чуть ли не обожествляют хороший меч, прочим людям этого не понять. Одно дело биться простым куском заостренного железа, совсем иное — булатом. Кажется, что тот дерется сам по себе, с равной легкостью разрубая обычные мечи, в лохмотья рассекая кольчуги, раскалывая железные шлемы вместе с головами.

Когда пороховой дым над местом схватки наконец рассеивается, я начинаю подсчитывать убытки. Распоротая рука не в счет, длинная ссадина над левой бровью, кровь из которой заливает глаз, — пустяки. Плохо то, что я остался без коня, а еще хуже, что не знаю, успел спастись кто-то из воинов епископа или нет. Будем считать, что успел. А это значит, что вскоре за мной последует погоня. Кой черт понес меня по самой короткой дороге?

Ругнувшись, я принимаюсь за перезарядку «Беатрис», а это долгое и кропотливое дело. Я так увлекаюсь процессом, что совсем забываю глядеть по сторонам. Расслышав близкий треск кустов, я еще успеваю вскинуть голову, но тут же в глазах темнеет. С минуту я ощущаю, как по спине топчутся чьи-то ноги, сильными пинками выражая явное неодобрение моим поведением, затем все окончательно пропадает.

Холодная вода плещет в лицо, я жмурюсь, но в ответ она начинает лить словно из брандспойта. Закашлявшись, я дергаюсь, пытаясь спрятать лицо, и наконец открываю глаза. Проходит минута, прежде чем я понимаю, что, пока был без сознания, какие-то добрые люди успели связать меня по рукам и ногам.

— Живучий, гад, — довольно констатирует кто-то.

— Это хорошо, — отзывается голос откуда-то сбоку. — Дольше на дыбе выдержит. Такого клещами дергать — милое дело. Мне кум рассказывал, ты же знаешь, он у господина епископа палачом трудится.

— Чистая работа! — с завистью отзывается первый. — Главное, уважаемая, да и платят хорошо.

— Не скажи, — хмуро бурчит родственник палача. — А ну как попадется неразговорчивый клиент, враз можешь от господина епископа получить плетей. Мол, за нерадение. — Помолчав недолго, он предлагает: — Ну что, взяли?

Меня поднимают в воздух, дружно волокут к ближайшему дереву и, усадив на землю, спиной к жесткому стволу, тут же принимаются обматывать толстой веревкой. Трудятся мои пленители до тех пор, пока я не становлюсь похожим на укутанную в кокон личинку шелкопряда.

В черном небе таинственно пылают звезды, где-то ухают ночные птицы, еле слышно стрекочут кузнечики, то ли отпугивая коварных конкурентов, то ли зазывая соседских жен. Костер, разложенный посреди поляны, часто плюет искрами в кружащих над ним насекомых. Те ловко уклоняются, словно разыгрывая некий ритуал, тысячи лет назад заложенный в них природой. Ясно, что они вовсе не летят на огонь, словно к далекому солнцу, как мне втолковывали в детстве, а просто заявились сюда погреться. Будь иначе, насекомые без остановки ныряли бы в обжигающее пламя. Ан нет, бабочки и комары не торопятся помирать, кружат себе над костром в безостановочном хороводе.

Насекомые тоже все разные, как и люди. Одни жучки любят спать по ночам, а другие, внешне такие же, готовы летать над пылающим огнем до самого утра. Мы живем рядом с ними миллионы лет, а ни черта в них не разобрались. Интересно, хорошо ли нас самих понимает Творец? Не экспериментирует ли Он, все пытаясь разобраться, насколько мы разумны? То стравливает людей в войнах, чтобы бегали побыстрее, не жирели, а то насылает мор, чтобы землю заселяли самые сильные и здоровые представители рода человеческого. И как нас, людей, воспринимают кружащиеся над костром бабочки и жуки? Мы дарим им свет и тепло наших костров темными холодными ночами, они питаются крошками нашей снеди. Как насекомые называют нас между собой?