Энн Райс - Кровь и золото

И, пересказывая свою повесть, я постепенно успокаивался и уже не испытывал прежней печали и отчаяния. Я собирался с духом сделать все, что необходимо.

За всю свою жизнь с Амадео я никогда не рассказывал подобных историй. С Пандорой мне никогда не было так легко. Но разговаривать с Бьянкой казалось совершенно естественным, беседа с ней приносила успокоение.

И я вспомнил, что, впервые увидев Бьянку, я мечтал именно об этом – сделать ее своей спутницей во Крови, непринужденно беседовать обо всем на свете.

– Давай я расскажу тебе историю повеселее, – предложил я и завел рассказ о Древнем Риме, о том, как расписывал стены своего дома, а гости мои хохотали, пили вино и валялись на траве в саду.

Я заставил ее рассмеяться, и ее смех на мгновение заставил боль отступить.

– Однажды я встретил большую любовь, – сказал я.

– Расскажи о нем, – попросила она.

– Не о нем, а о ней, – ответил я и поразился, что взял и заговорил о Пандоре. Но продолжил: – Я знал ее, когда мы оба были смертными. Я был молод, она – совсем ребенок. В те времена женщины вступали в брак еще девочками, но ее отец мне отказал. Я так и не смог ее забыть. А потом, уже получив Кровь, я снова встретил ее, и…

– Продолжай, расскажи мне все. Где вы встретились?

– И Кровь перешла к ней, и мы остались вдвоем Мы провели вместе двести лет.

– Долгий срок, – сказала она.

– Да, долгий, но в то время нам так не казалось. Каждая ночь приносила что-то новое, я любил ее, а она любила меня; правда, мы часто ссорились…

– Но по-хорошему? – спросила она.

– Да, по-хорошему, какой верный вопрос, – ответил я. – По-хорошему, за исключением последнего раза.

– А что случилось в последний раз? – нежно спросила она.

– Я повел себя неверно, жестоко. Я совершил ошибку. Я резко и без предупреждения покинул ее и до сих пор не могу найти.

– То есть ты даже сейчас ее ищешь?

– Не ищу, потому что не знаю, где искать, – позволил я себе маленькую ложь, – но я всегда начеку…

– Зачем ты так поступил? – спросила она. – Зачем оставил ее вот так?

– Из любви и злости, – сказал я. – Видишь ли, тогда к нам впервые явились последователи сатаны. Из той же породы, что сожгли мой дом и похитили Амадео. Но за много веков до этого, понимаешь? Они пришли к нам. О нет, не с моим врагом Сантино. Сантино тогда еще не родился на свет. Сантино не из древнейших. Но из того же племени, из тех, кто считает, что послан на землю пить кровь и тем самым служить христианскому богу.

Я чувствовал, как она потрясена, хотя она долго молчала.

– Так вот почему они кричали о богохульстве, – сказала она.

– Да, и тогда, много-много лет назад, они говорили нам то же самое. Они угрожали и требовали – требовали рассказать им все, что нам известно.

– Но как они разлучили тебя с той женщиной?

– Мы их истребили. У нас не было другого выхода. Она понимала, что иначе нельзя, а впоследствии, когда я замкнулся в себе, стал безразличен ко всему и впал в молчание, она рассердилась. Я тоже.

– Ясно, – ответила она.

– Не нужно нам было ссориться. Я ушел от нее. Ушел, потому что она была сильна, решительна и считала, что сатанистов необходимо уничтожать. А я так не считал, вот и теперь, много веков спустя, допустил все ту же роковую ошибку, еще в Риме я узнал, что они до сих пор живы, эти твари; в Риме ко мне приходил этот Сантино. Нужно было на месте уничтожить его вместе с приспешниками. Но, как видишь, мне не хотелось пачкать руки, а в результате он явился сюда, сжег мои дом и уничтожил все, что мне дорого.

От потрясения она долго не могла вымолвить ни слова.

– Ты до сих пор любишь ту женщину, – заключила она.

– Да, но я никогда не перестаю любить тех, кого полюбил. Я никогда тебя не разлюблю.

– Ты уверен?

– Абсолютно, – ответил я. – Я полюбил тебя с первого взгляда Разве я не говорил?

– За все эти годы ты так и не перестал думать о ней?

– Нет, я ни на миг не переставал ее любить. Как же можно о ней не думать? Я помню каждую мелочь. Одиночество и скитания навсегда запечатлели ее облик в моей душе. Я вижу ее. Слышу ее голос. У нее был приятный чистый голос. – Я задумался. И продолжил: – Она высокого роста; у нее карие глаза и густые темные ресницы. Волосы длинные, волнистые, темно-коричневые. На прогулки она их распускала Конечно, я помню ее в длинных одеяниях, ниспадавших до земли мягкими складками по моде тех времен, и не представляю, что она носит сейчас. Она представляется мне богиней или святой, точно не знаю.

Она не ответила. И наконец произнесла:

– Ты оставил бы меня ради нее, если бы мог?

– Нет, если бы я ее нашел, мы стали бы жить втроем.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

– Убежден, это вполне возможно, так оно и будет – все мы поселимся вместе, ты, она и я. Она жива, с ней все благополучно, она странствует, и настанет время, когда все мы воссоединимся.

– Откуда ты знаешь, что она жива? Что, если… нет, не хочу тебя расстраивать.

– Я питаю надежду, что она жива, – сказал я.

– Тебе рассказал блондин? Маэл.

– Нет. Маэл о ней ничего не знает. Ничего. Кажется, Маэлу я никогда не говорил ни слова о наших священных для меня отношениях. Я не испытываю к Маэлу любви. Как видишь, я не стал призывать его на помощь в ужасные ночи страданий. Я не допущу, чтобы он увидел меня таким.

– Не злись, – успокаивающе проговорила она– Не мучай себя. Я все понимаю. Ты так хорошо говорил о той женщине…

– Да, – сказал я. – Наверное, я знаю, что она жива, потому что она никогда не уничтожила бы себя, не повидавшись прежде со мной и не попрощавшись. А поскольку она меня не нашла и не имеет доказательств, что я погиб, она не может умереть. Понимаешь?

– Да, – тихо отозвалась она. Она подползла ближе, но я нежно прикоснулся к ней рукой в перчатке и отстранил от себя.

– Как звали женщину? – спросила она.

– Пандора, – ответил я.

– Я никогда не буду ревновать, – мягко добавила она.

– Ты и не должна ревновать, но как ты можешь сейчас так утверждать? Откуда ты знаешь? Она ответила спокойно и ласково:

– Ты говоришь о ней с таким почтением, что мне нечего ревновать. К тому же мне известно, что ты способен любить нас обеих, ведь ты любил и Амадео, и меня. Я убедилась на собственном опыте.

– О да, ты совершенно права, – сказал я. Я чуть не плакал. В глубине души я вспоминал Боттичелли, вспоминал, как он стоял в студии и глядел на меня во все глаза, беспомощно удивляясь, откуда взялся странный покровитель, не помышляя о переплетении голода и обожания, об опасности, подобравшейся слишком близко.

– Почти рассвет, – сказала она– Я замерзла. Мне все равно. А ты как?

– Скоро мы покинем этот дом, – пообещал я в ответ, – и окажемся там, где светят золотые лампы и сотня превосходных свечей. Да, целая сотня белых свечей. Там снег, но нам будет тепло.