Ирина Верехтина - Исчезнувшие

Руки. Почему-то они липкие. Тряпку выжимала, а больше ни за что не бралась. Глаза привыкли к темноте. И не темнота это вовсе, полутьма. Сквозь щели пробивается солнце, и в тонких лучиках кружатся пылинки. У дальней стены ещё одно ведро, из которого что-то торчало. Наталья подошла, заглянула в ведро. И закричала.

Гордеев не понимал, почему Наталья так переменилась. Не смеётся, не шутит, и с ним больше не разговаривает. И в январе была только один раз. Сказала, одна катается, в своём темпе, ей до леса полчаса ходьбы.

Гордеев ей не поверил. Звонил, приглашал. Но Наталья отказывалась. То ей некогда, то она болеет, то на работе аврал, рабочая суббота. Гордеев продолжал звонить, Наталья продолжала отказываться.

Марита Мунтяну (настоящее имя Мария Берёза) умела не только печь пироги, она обладала талантом подражания: копировала голос так, что почти не отличишь. Она и собаку передразнивала, лаяла очень похоже. Шаря метался по двору в поисках чужака, вертел лобастой башкой и горестно взлаивал, а Иван (настоящее имя Олег Берёза) хохотал, вытирая слёзы.

Она многое знала о Наташе: о её работе, о походах, об обидах. И как она звала Георгия Гордеева, тоже знала. Гера.

– А что у тебя голос сиплый? Опять болеешь?

– Болею. Простыла, на работе фортку открывают, им душно всем.

– Ну, поправляйся. Выздоравливай. И приходи, Наталья. Все тебя ждут.

– Угу. Спасибо. И знаешь, Гера… Не звони мне больше. Не приду я к вам.

За свою жизнь Гордеев навидался всякого и понял нехитрую истину: в жизни, как в природе, не бывает пустоты. Как вырубка зарастает молодой порослью, так и жизненные утраты зарастают: событиями, увлечениями, новой любовью и новой жизнью.

Он, Гордеев, нашёл этих восьмерых, которые тоже что-то потеряли в жизни и снова нашли. Васька-гитлер – Надю Жемаеву. Юля и Люба – благодарную аудиторию. Лера нашла компанию, в которой ей комфортно и хорошо, огрызаться перестала, с Виталиком нашла общий язык, не узнать девочку. Галя Винник в группе больше не появляется, значит, нашла для себя что-то другое. И Наталья.

Все они с чем-то попрощались, каждый из восьмерых – кто-то со спортом, кто-то с профессией, кто-то с мечтой, кто-то с любовью, как он сам. Пустоту внутри надо было заполнить, загрузить выходной с утра до вечера, чтобы не думать и не вспоминать. Иначе бы они с ним не ходили. Бегство от жизни.

Не сходится. Они по-настоящему счастливы. Хохочут, песни поют, а маршрут прозвали лесоповалом. Гордеев вспомнил, как смеялась Лера в их первом походе, когда мужики натыкали вокруг костра рогулек и повздевали на них – кто сардельку, кто куриную ножку, а Васька – целую курицу. Жир капал на землю, Дима-Лось громко сокрушался и подставлял хлеб, Лера не могла говорить, сгибалась пополам от смеха и показывала на него варежкой. А потом ела эту курицу и облизывала пальцы.

Они нашли, что искали. Свой стиль. И если ты живёшь от похода до похода и считаешь дни, то это нормальная жизнь, а не бегство от неё.

…Почему она сказала «фортка»? Москвичи так не говорят, и «простыла» не говорят, говорят – простудилась. А Наташа выросла в Москве, хоть и живёт в Синеозере. Бог с ней. Отрезанный, что называется, ломоть. Не хочет с нами ходить, не надо.

Если чего-то не имеешь и трудно с этим смириться, можно повернуть плоскость желания под другим углом. Есть ли углы у плоскости и как её поворачивают, Лера не знала, но задачу решила: нет и не надо. И ещё один поворот: нет, потому что не хочу. Это всё эмоции.

С эмоциями Лера справлялась, а вот с собой справиться не могла. Хотелось… нет, не дружеских тёплых отношений, и не отдалённых приятельских. Хотелось нейтралитета. Чтобы не липли с дружбой, не клянчили телефон, не накладывали миску с верхом (и куда это девать?), ничего не предлагали со стола (сама возьму), не лезли с советами (да засуньте свои советы знаете куда?), не говорили, что Лера медленно ест, народ уже чай допивает, а она с миской в обнимку сидит (зато вы, как собаки, целиком глотаете), не пялились (за погляд деньги берут, места согласно купленным билетам). Короче, чтобы её не трогали.

После гордеевского строгого предупреждения (то есть, после устроенной группе выволочки) к Голубевой перестали «цепляться», в ответ Лера перестала фыркать и огрызаться (поубавила прыть, сказала бы Сидоровна) и, к удивлению Гордеева, стала вполне приемлемой и контактной.

Никто не знал, чего ей стоило справляться с ненавистью к миру, который – жил, любил, воспитывал детей, отдыхал в дешёвой Турции и в дорогой Доминикане. Лера пыталась жить так же, но у неё не получалось, мужчины приходили и уходили, без обещаний и обязательств. А ей хотелось – с обязательствами, хотелось надёжной спины, крепкого плеча и как там ещё… Надеяться, однако, можно было только на себя, а ребёнка родить она не могла: попрут из MaximumShow.

О MaximumShow («Заказать шоу-балет на корпоратив, на свадьбу, на праздник. Звоните! Профессиональные танцоры. Эксклюзивные номера. Интерактив в подарок») Лера отзывалась так же, как о карьере модели – докатилась. Знаем мы ваш интерактив…

Детски-восторженное восприятие мира уживалось в ней с неприязнью и злобным отчаянием, и жизнь была невыносима. И как следствие, невыносимой была сама Лера.

Она не понимала, почему от неё уходили мужчины: она ничего у них не просила, за квартиру платила сама, аккуратно складывая квитанции – чтобы возлюбленный не предъявил права на жилплощадь, как это сделали с её подругой. Еду и одежду покупала на деньги возлюбленного, но ведь – его же и кормила, и одевалась для него. А драгоценности (Лера говорила – побрякушки) он покупал ей сам, без напряга. И шубу лисью купил, стоило Лере показать пальчиком и капризно протянуть: «Ви-и-ить. Вот такую хочу!»

Или восторженно: «Саа-аш, посмотри. Тебе нравится? Мне – очень!»

Или возмущённо: «Мииш! Ну ты что, не видишь, что ли?»

Ответы были предельно точными и стандартно-правильными: «Сейчас, сейчас…»

Никто с ней не жил больше года, шуб скопилось четыре, енотовую поела моль, а норковую есть почему-то не стала. Потому что дура. Шуба отличная, целиковая, из пластин. Лера гладила мягкий мех, перебирала в пальцах. На лыжах не наденешь, а жаль.

Предложение Ивана научить её кататься, сделанное полушутя-полусерьёзно, было скорее серьёзным: телефон Ивана Лера забила в «контакты» и позвонила в первый же свободный день. Иван встретил её у платформы, и они поехали «учиться». Лера освоила попеременный скользящий ход и попеременный двухшажный. Иван её гонял в хвост и в гриву, игнорировал Лерины охи и вздохи, не делал замечаний, зато давал дельные советы. Он даже в овраг её завёл, чтобы Лера научилась правильно спускаться и подниматься. В гости не приглашал, довёл до станции и посадил в электричку.