Франсин Тун - Дочь ведьмы [litres]

– Прости, Найл…

– Конечно, черт возьми, это не она. Глупая ты женщина…

– Не она? Прости, о чем это мы? – Она говорит так, словно только что очнулась от глубокого сна. Она всегда любила совать свой нос в чужие дела, но в этот раз явно перешла черту.

– Ты действительно хочешь, чтобы я в это поверил? Ты заметила какую-то женщину, которая… не знаю… выгуливает, например, свою собаку или бог знает что еще делает в твоем гребаном саду, и у тебя хватает наглости звонить мне и разыгрывать весь этот спектакль?!

– О! Напомни мне еще раз, по какому поводу ты звонишь?

– Анджела, ты сама мне позвонила.

Разговор отнимает у него последние силы. Ему нужно успокоиться. Но он не может отделаться от желания пойти и как следует проучить свою неугомонную соседку.

– Я тебе звонила?

– Ты совсем спятила… совсем спятила…

– Я… я не совсем понимаю, о чем ты. Извини, у меня голова раскалывается… – Он чувствует, что она пытается как-то успокоить его. – О чем ты хотел со мной поговорить, Найл?

Солнце зашло, и по голубым простыням, раскачивающимся на бельевой веревке, уже барабанит дождь. Найл видит, что простыни мокнут, но не двигается с места; стук капель в подсобке с каждой минутой все усиливается. Он выключает радио и включает телевизор. На экране какая-то женщина убирает со стола кухни-студии маленькие стеклянные тарелки, выливает их содержимое в большую стеклянную миску и перемешивает. Она соблазнительно смотрит в камеру и показывает, как превратить муку и масло в панировочные сухари. Наклоняясь над миской, она объясняет, как правильно приготовить тесто. Это передача для мужчин или для женщин? – мелькает у него в голове. Она между тем выпекает пирог с курицей и улыбается в камеру, демонстрируя ровные белые зубы. Он еще плотнее натягивает на себя одеяло и засыпает. Ему снится, как Кристина готовит еду в телевизоре, улыбается ему оттуда, поправляя рукой свои рыжие, как хна, волосы. В руках у нее электрический венчик.

Он просыпается. Отбрасывая одеяло, бьет кулаком по диванным подушкам. Не дает покоя головная боль. Как она могла оказаться там, в яблоневом саду? – думает он.

Теперь на экране телевизора крошечные лыжники пересекают белую горную трассу, лавируя между миниатюрными цветными флажками. Он снова чувствует запах гнили. Наверное, где-то в стене дохлая мышь… Он выключает телевизор и, забыв накинуть куртку выходит из дома. Снаружи темно и ветрено. В саду на огромном старом дубовом бревне, он колет дрова. Покончив с рубкой, он задевает топором соседний куст, который цепляется за рубашку острыми шипами. Собрав дрова в большую охапку, Найл заносит их внутрь через большую стеклянную дверь и бросает несколько щепок в огонь. Вверх поднимаются искры. Он наблюдает за языками пламени. На столбе забора, возле сарая, сидит сова. Он никогда еще не видел сову так близко…

Он зовет Джеймсона, но тут же вспоминает, что ни собаки, ни Лорен нет дома. Несмотря на включенный свет, в комнате по-прежнему сумрачно. Он молча сидит, переваривая события за день. Потом распыляет освежитель воздуха, натягивает на голову шерстяную шапочку, надевает лыжную куртку и принимает две таблетки парацетамола. Надо съездить в Каури-Пойнт и поскорее обо всем забыть…

Снаружи хлещет дождь. Найл втягивает носом влажный воздух, не переставая думать о том, как же все-таки его бесит неугомонная Анджела. Он запрыгивает в пикап и захлопывает дверцу.

– Да пошли вы все к черту…

Приехав в Каури-Пойнт, он оглядывает окрестности. Кругом тихо, ни души. В окна машины стучит дождь, и это его успокаивает. Когда дождь заканчивается и небо становится ясным, он выходит из пикапа. Шумит прилив, волны перекатываются по прибрежной гальке. Даже в сумерках видно, как вода добирается до подножий холмов, похожих на застывших под огромным небом великанов… На другой стороне залива есть крошечный домик с красной крышей, который тонет в сгущающейся темноте. В ясный день на склонах видны белые пятнышки – пасущиеся овцы. В пропитанном влагой ночном воздухе он ищет на берегу плоские камешки. Найдя несколько, он швыряет их вдоль темной поверхности воды. Каждый камешек подпрыгивает пару раз, прежде чем нырнуть и исчезнуть. Однажды летом он швырнул камешек так ловко, что тот коснулся воды целых шесть раз. Он делает еще одну попытку. Один-два. Все-таки он очень устал. Уже почти ночь, на небе ярко светит луна. Он швыряет еще один камешек, и из низких волн вдруг выныривает маленькая лысая голова. Тюлень? На него с удивлением смотрят большие выпученные глаза. Извини, приятель, ничего личного.

Он никогда не воспринимал тюленей так же, как коров, овец или даже собак. На некотором отдалении он замечает еще одну тюленью голову которая вскоре погружается обратно в темные волны вместе с первой. Тюлени ассоциируются у него с фольклором, со словами «царство» и «народ». Лорен нравятся байки о селки, людях-тюленях, которые рассказывала еще его бабушка, хотя эти истории порой грустно заканчиваются. Но ей они нравятся больше, чем рассказы о келпи, фольклорных чудовищах, которые превращаются в лошадей возле моря или реки. Несколько лет назад одна из школьниц рассказывала Лорен, что келпи подстерегают у воды детей, а когда те усядутся на них верхом, галопом бросаются в прибой, чтобы утопить и съесть. В последующие два года Лорен все время напоминала Найлу, чтобы он не оставлял ее одну возле моря или озера; это стало у них чем-то вроде игры. Он знает, что теперь, когда она становится постарше, ему больше не нужно убеждать ее, что келпи – это просто выдумка. А вот селки – они же почти настоящие.

Найл отмахивается от мухи и улыбается своей скупой, суховатой улыбкой. Улыбается, размышляя о том, как Кристина воспитала бы их дочь. Назвать ее было непросто. Кристина хотела выбрать особенное имя, например Солстис (солнцестояние), но Найл наотрез отказался. С именем Орен пришлось смириться, хотя это было все-таки мальчишеское имя, означающее ясень или сосну. В первые годы после исчезновения Кристины имя Орен постепенно превратилось в Лорен…

Обычно он никогда не приходит на пляж один. Рядом всегда слышен стук когтей по гальке и тяжелое дыхание верного Джеймсона. Найл поднимает камни покрупнее – такие нравятся Лорен, с налипшими на них длинными прядями водорослей, похожих на волосы. Будь дочь здесь, с ним, она бы наверняка забрала их домой, нарисовала бы на камнях лица и уложила сушиться в саду. Это ее стихия, человечки из гальки. Он кладет один из камней в карман куртки и снова прогоняет назойливую муху. Странно, обычно они не подлетают так близко к берегу. Когда он, Лорен и Билли приводят сюда Джеймсона, дети стараются отыскать самые красивые камни, по парочке на каждого. Потом они укладывают их в линию, а он должен оценить, какой лучше. Они часто останавливаются в дороге, чтобы купить еды домой. Теперь Найл понимает, как сильно проголодался. Когда он поворачивает к машине, нога погружается во что-то мягкое на травянистом берегу. Это холмик шерсти, покрытый грязью и измазанный в чем-то красном. Когда он отдергивает ногу, то чувствует, как к горлу подступает комок. Он замечает нежное розовое ухо с пластиковой биркой и голову, белую как кость. На месте глаза просто темное пятно. Темное от запекшейся крови и мух. Это овца… Она забрела слишком далеко и теперь лежит мертвая почти у самого берега.