Франсин Тун - Дочь ведьмы [litres]

Спортивную одежду здесь носят и мужчины, и женщины: штаны-джоггеры, футболки с рисунками или фотографиями, привезенными из отпуска. Некоторые женщины носят узкие джинсы и блестящие топики с открытыми плечами – типичный прикид для искательниц приключений в пабах. Когда-то именно таких девушек он считал красивыми, сексуальными. Впрочем, других он и не знал, но к Кристине они относились как к чужачке…

Когда Найл выходит из магазина, в сумке позвякивают бутылки. У раздвижных дверей он встречает все еще улыбающегося Алана Мэкки.

– Вот это да! – восклицает Алан. – Какие-то у нас получаются неожиданные и странные встречи! Не годится! А я, кстати, зашел купить кое-что для Дункана.

Найл кивает, не понимая, о каком Дункане идет речь. Алан поглядывает на него с легким любопытством.

Убедившись, что его никто не видит, Найл садится в пикап и достает из бардачка пожелтевший пластиковый стаканчик – часть старого термоса. Он отвинчивает красную крышку от бутылки с водкой и наливает. Ему по сей день так и не удалось узнать, что́ Кристина чувствовала к нему. Когда она злилась, то внешне вела себя спокойно. Временами была мечтательной, а иногда – встревоженной. В хорошем настроении она подшучивала над ним, и ничто не проходило мимо ее пытливых глаз, потому что она замечала то, чего не видел он.

Вскоре после знакомства они отправились на прогулку на большой пляж возле главной деревни. Дул слабый ветер, и на песке расположилось несколько отдыхающих семей. Собаки носились вокруг с корягами в зубах, а дети играли среди скал и прыгали через камни. Найл хорошо помнил, что, будучи маленьким, тоже играл здесь. Он рассказал ей одну историю и употребил крепкое словечко. Она поправила его, в шутку упрекнув за грубость, а он сгреб ее в охапку и понес к кромке воды. Кристина брыкалась и громко смеялась. Заметив, что на них пялится кто-то из знакомых, он опустил ее у подножия одной из песчаных дюн. Она поцеловала его, и они потом долго там лежали и о чем-то беседовали.

На дороге темно, его машина припаркована далеко от уличного фонаря. Он ждет, сначала потягивая водку, потом делая уже большие глотки. Вскоре из магазина выходит Анн-Мари с тяжелой сумкой. Что в сумке, ему непонятно.

Он заводит мотор и, опустив стекло, высовывает голову.

– Эй!

Она не обращает на него внимания.

– Эй! Анн-Мари!

Она останавливается, потом все-таки подходит.

– Тебя подбросить до дома? – спрашивает Найл.

– Нет-нет, – отвечает она. – Я сама. – Она переводит взгляд на стаканчик от термоса в его руке. – Спасибо.

– Собралась куда-то? – улыбается он.

Она продолжает путь, неопределенно указывая куда-то вперед.

– У меня встреча… Сейчас должен подойти отец. Не беспокойтесь.

Она уходит, ее легкая куртка растворяется в полумраке плохо освещенной улицы.

Какое-то время он сидит, погруженный в собственные мысли, но нахлынувшие воспоминания подобны камням, царапающим кожу. Он пытается убедить себя, что все это произошло с кем-то другим. И часто он в это даже верит. Он любит заглядывать в свою мастерскую и ездить на лесопилку, особенно когда воспоминания об этом другом человеке слишком сильно давят на него. В такие дни он ремонтирует старый шкаф: зачищает, шлифует, лакирует. Новые стулья, которые уже готовы, составлены в углу мастерской и ожидают лакировки. Запах лака его не раздражает. Большую часть мебели в доме он сделал собственными руками…

Один англичанин, владелец местного мебельного магазина, как-то спросил, не желает ли Найл выставить что-то из сделанной им мебели на правах «местного ремесленника» и сфотографироваться для витрины. Но он ответил отказом, сказав, что у него не такой тонкий художественный вкус, как у Кристины…

Найл выпивает еще одну порцию теплой водки и едет домой мимо группы подростков. Они идут к автобусной остановке, там на красной скамейке сидит Анн-Мари. Он проезжает немного дальше и останавливается. Подростки, похоже, не знакомы с ней. Он выпивает еще одну кружку водки и выходит из пикапа.

– Эй…

Анн-Мари поднимает голову.

– Давай запрыгивай. Подброшу тебя. Ты же наверняка не хочешь дожидаться автобуса.

Анн-Мари неохотно улыбается. Когда она встает и идет к пикапу, из ее сумки доносится звон.

Уже почти стемнело…

– Вот, присаживайся, – говорит Найл. Он кладет руку на пассажирское стекло, и мороз обжигает его ладонь.

– Спасибо, Найл. – Анн-Мари открывает пассажирскую дверцу, и внутрь врывается холодный воздух. – Вы в порядке? – Она все еще стоит снаружи, придерживая дверцу.

Найлу требуется ровно минута, чтобы до него дошел смысл ее слов. Потом он говорит:

– В порядке? Да, со мной все в порядке. Теперь – да. Не хочу, чтобы ты возвращалась домой одна.

– Спасибо, Найл. – Анн-Мари садится в пикап. Усевшись, она одной рукой сжимает сумку на коленях, а другой хватается за ручку дверцы.

Машина трогается с места.

– Ну вот, поехали, – говорит Найл.

Стекла быстро запотевают изнутри. Анн-Мари ерзает в кресле. Найл нажимает кнопку радиоприемника, идет какое-то ток-шоу, с приборной панели пахнет антифризом. Поскрипывают дворники. Какой-то комик серьезным голосом вещает о том, что Рождество с каждым годом наступает все раньше и раньше. Найл выезжает на пустую дорогу, его слегка заносит, но он быстро выравнивает руль.

– Вы… точно в порядке? – спрашивает Анн-Мари.

– Да, конечно… а что? – Он говорит не очень разборчиво, слова сливаются.

– Вы… не такой, как обычно…

– Да ну что ты! Как нельзя лучше. Как нельзя… лучше. Женщины, женщины… знаешь ли…

Анн-Мари ухмыляется.

– Ну ладно.

В темноте дорога быстро сливается с окружающим ландшафтом, лишь вдалеке видны крошечные огоньки света, да еще то тут, то там мелькают на обочинах кошачьи глаза…

– Уже так темно. Кажется, что сейчас совсем поздно, – говорит она.

Найл молчит. Навстречу, едва не задевая крыло их машины, проносится грузовик.

– Найл!

– Да? Не бойся ты, все хорошо…

Дальше они едут молча. Найл переключается на другой канал. Из динамиков звучат лучшие фолк-хиты семидесятых. Вскоре он чувствует, что Анн-Мари немного успокоилась.

Они проезжают мимо заснеженного поля за деревней. Однажды Кристина привела его туда, к стоячим камням, устроив в день солнцестояния пикник у древнего могильника. Она всегда любила такие вещи.

Прежде чем переехать в Страт-Хорн, Кристина изучала местные языческие традиции и стала одной из участниц фестиваля огня в Белтейне. Он никогда не был на само́м весеннем празднике, но знал, что на нем приветствуются боди-арт, обнаженная натура и секс. Он слышал про оргии. Она танцевала обнаженная с огнем. Иногда перед сном он просил ее рассказать. Ее тогдашних друзей-студентов он назвал хоббитами. Чертов Белтейн. До встречи с ней вся эта эзотерика ничего для Найла не значила. Подумаешь, взбежал на холм как сумасшедший и подставил лицо апрельской росе. Костры – из той же оперы. А теперь… Теперь он вынужден признать, что питает к ним некоторую слабость. Она называла их сигнальными огнями и пекла лепешки. Она радовалась солнцу. Она переехала в Эдинбург семнадцатилетней девчонкой, но врала про свой возраст. Никто не мог ей ничего запретить. Она красила ногти в красный цвет и плела букеты из веток рябины. Позже он поддразнивал ее за это и говорил, что рябина-то уж точно ее до добра не доведет, что за такие замашки ее утопят в реке…