Роберт Маккаммон - Слышащий [litres]

А тот открыл глаза, взял самокрутку, затянулся и сказал:

– Это я делал гренки из кукурузного хлеба. Не очень вышло.

– Мистер Крэйбл… У вас что-то случилось?

– Случилось, – задумчиво протянул старик. – Ох, Кертис, ну до чего жизнь несправедлива и жестока. Когда все идет своим чередом и кажется, что так будет всегда, судьба вдруг наносит удар, и весь твой мир рушится в одночасье. – Он посмотрел на посетителя усталым взглядом, и на его изможденном лице промелькнуло жалкое подобие улыбки. – Вчера вечером, в семнадцать минут девятого, я получил телеграмму. Сроду не получал телеграмм. Но все когда-то бывает впервые, – надтреснутым голосом произнес Старый Крэб и выпустил дым в потолок. – Все-таки получил одну телеграмму за всю жизнь. Зато какую… – добавил он тихим голосом, и по щекам покатились слезы.

Кертис пододвинул стул и сел рядом. «Помолчу, пожалуй, – решил он, – пускай выговорится».

– Да, мне пришла телеграмма! – воскликнул мистер Крэйбл, очнувшись от короткого полузабытья. – Господи Иисусе… телеграмма с чикагским номером телефона и просьбой перезвонить. – Он отхлебнул из стакана виски. На столике Кертис заметил фотографию улыбающейся маленькой девочки, наряженной для воскресной службы.

– Бомба – так мне сказали по телефону, – продолжал Старый Крэб, разглядывая кончик тлеющей самокрутки. – Бомба с часовым механизмом в автомобиле, припаркованном у прачечной. Моя девочка всегда следила за собой и говорила: «Что толку от красотки, если на ней грязные колготки?» Мы с матерью даже не сомневались, что Дейзи выбьется в люди и посмотрит мир. Наша дочка работала учительницей в Чикаго. А вчера ее не стало. Только вышла из прачечной, и тут прогремел взрыв. Вот что случилось, понимаешь?

– Понимаю, сэр, – кивнул Кертис и подумал, что теперь Старый Крэб остался на свете один-одинешенек. Поговаривали, что его жена умерла от рака шесть лет назад: сам мистер Крэйбл рассказывать о своей жизни не любил.

– Моя дочь и еще четверо других погибли, а восемь человек было ранено – так сообщили по телефону, – сказал Старый Крэб. – Вот только зачем мне знать про остальных погибших? Можно подумать, мне от этого полегчает! Предполагается, что это дело рук гангстеров или коммунистов, а может, и фашистов – кто их разберет? Как, по-твоему, Кертис, есть ли мне дело до тех, кто подложил бомбу?

– Не думаю, сэр.

– Вот и я о том же, черт побери! Никогда не получал гребаных телеграмм, и вдруг такое!

Кертис склонил голову. Старый Крэб глотнул еще виски. Чуть не подпалив мозолистые пальцы, он затянулся и докурил самокрутку. Кертис не раз наблюдал, как мистер Крэйбл, сжимая этими пальцами карандаш, расчерчивал таблицы с расписанием поездов и графики смен для носильщиков.

Закрыв лицо руками, Старый Крэб застонал, затрясся и горько разрыдался, совершенно сломленный тяжкой утратой. Он выглядел точно ребенок, вдруг осознавший, насколько несправедливой может быть жизнь. Кертис поднял упавший на ковер окурок, раздавил его в пепельнице и, мгновение поколебавшись, обнял Старого Крэба, желая хоть как-то его утешить. Отняв руки от лица, старик, обливаясь слезами, крепко обнял Кертиса в ответ. Сердце юноши сжалось. Он мог бы сказать мистеру Крэйблу, что Дейзи попала в рай и ждет его там, потому что рано или поздно все, кто любил друг друга на земле, воссоединяются на небесах, но промолчал. Несмотря на то что Старый Крэб был человеком истово верующим, жестокость Создателя его возмущала. Почему Господь так несправедлив к людям? Почему тем августовским утром Он отнял жизнь у молодой женщины, посвятившей себя воспитанию и обучению детей?

«Если рай все-таки есть, то Старый Крэб вскоре встретится с дочерью. Но сейчас его этим не успокоишь, – рассудил Кертис, – горечь утраты будет преследовать беднягу до самого последнего дня».

В общем, юноша обнимал мистера Крэйбла и молча слушал безутешные рыдания старика, когда на другом конце комнаты зазвонил телефон.

– Не надо, – прохрипел Старый Крэб, цепляясь за плечо Кертиса, – не снимай трубку!

– А вдруг звонят из Чикаго?

– Нет. Они сказали, что перезвонят через неделю, когда сделают все необходимые приготовления. Они занимаются приготовлениями к похоронам моей дочери! Подумать только! Собираются хоронить мою Дейзи!

Телефон разрывался: догадаться, кто звонил, было совсем не сложно.

– Сэр, надо ответить, – сказал Кертис, и Старый Крэб сопротивляться больше не стал.

Юноша мягко высвободился из его объятий, подошел к аппарату и поднял трубку:

– Дом мистера Крэйбла.

Его догадка подтвердилась.

– Мэйхью? Ну что там стряслось?

– Сэй… мистеру Крэйблу нездоровится.

– Что с ним?

– Сэй, прошу прощения, но лучше я вам все расскажу, когда вернусь. Можно попросить для мистера Крэйбла пару выходных?

– Пару выходных?

– Да, сэй. Мне кажется, ему это просто необходимо. И еще… Я думаю, что это должна быть пара оплачиваемых выходных. Мистеру Крэйблу не помешает отдохнуть.

– А, значит, ты так думаешь? – саркастически усмехнулся невидимый собеседник.

– Да, – твердо ответил Кертис с той особой интонацией, которая не раз помогала ему успокаивать и примирять людей.

На том конце провода повисла тишина.

– Хорошо. Два оплачиваемых выходных. Передай ему, что больше никак нельзя: без него мы как без рук.

– Спасибо, сэй, обязательно передам, – произнес юноша и повесил трубку.

Он подсел к Старому Крэбу, взял его за руку, заглянул в глаза и сказал:

– Вам надо поесть. Я приготовлю. Чего бы вам хотелось?

Мистер Крэйбл долго собирался с мыслями и наконец ответил:

– Будь любезен, подогрей вчерашний суп из черной фасоли. А еще на кухне были сельдерей и огромная луковица. Тебя ведь не затруднит остаться и поесть вместе со мной?

– С радостью составлю вам компанию, – заверил Кертис.

«На обратном пути, – решил он, – заеду в церковь и попрошу кого-нибудь из прихода присмотреть за мистером Крэйблом».

Жаркое утро сменил знойный день. Поезда прибывали и отбывали. Жизнь в Новом Орлеане, несмотря на горе, обрушившееся на хозяина домика на Сент-Энн-стрит, кипела и бурлила, точно фасолевый суп на плите.

«Двести тысяч баксов – это несерьезно», – думал Пэрли, направляясь на ужин к Люденмерам и разглядывая роскошные особняки вдоль Первой улицы. Стрелки часов показывали половину седьмого. Солнце клонилось к закату, тени удлинялись. Пэрли по-прежнему был в образе полицейского в штатском: тот же темно-синий костюм, белая сорочка – сменил на свежую, – черный галстук и федора. Кобуру пришлось снять, а револьвер припрятать в бардачке.

«Будь я проклят, если деньги здесь не гребут лопатой! Да честным трудом, хоть в лепешку расшибись, на такие дворцы в жизни не заработаешь! А уж в наше времечко и подавно! Ох, нечисто дело с этим контрактом, – думал Пэрли, поглядывая по сторонам. – Бьюсь об заклад: Люденмер либо дал кому-то на лапу, либо нанял детектива, нарыл компромат и шантажировал какого-нибудь чинушу. Ну нельзя, просто невозможно так разбогатеть и при этом не замараться!»