Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

Я начала рассказывать с расстановкой и паузами, словно переживая все события заново. Медленно, шаг за шагом, я приближалась к черте, которая разделила мою жизнь на «до» и «после». Эта черта находилась в кафе, где мы с Томом пили кофе, мельком вспоминали наше детство, а потом говорили о творчестве. Я сильно увлеклась рассказом о встрече с актером и начала вспоминать моменты, которые, казалось, вылетели из моей головы почти в ту же секунду, что и залетели в нее.

– Всю встречу мне казалось, что за нами следят, – с ужасом вспомнила я. – Я постоянно отвлекалась, делала вид, что не переживаю. Но душу сковывал страх, который раньше я никогда не испытывала. Это было не то, что чувствуешь перед выходом на сцену. Мой страх напоминал тот, который ощущаешь, глядя вниз с крыши пятидесятого этажа. А потом Том начал задыхаться, как при астме, и прикоснулся к татуировке. Она будто негативно воздействовала на него.

Говоря про поклонниц, я не забыла упомянуть картинки, которые они воодушевленно протягивали актеру для автографа.

– Маски на них другие, понимаешь, Джейн? На фотографиях – искусственные. На коже – почти что живые.

Когда я дошла до рассказа о Джоне и Эндрю, в комнате стало неимоверно душно. Сложнее всего далась история сумасшедшего актера. Пытаясь передать всю атмосферу, которая витала в помещении психиатрической больницы, я будто снова в ней оказалась. Нос защекотал запах хлорки и медикаментов, к горлу подступил тошнотворный ком.

Я ничего не утаила от подруги. Рассказала про первую убитую журналистку Эмили Томпсон и вероятность того, что профессор Теодор Томпсон из нашего университета – ее младший брат. Примерно через два часа мы добрались до моего второго посещения театра – до жара, который сковал тело, когда я ждала Тома, до звона разбивающейся посуды в буфете и до младшего близнеца – актера «GRIM» Отиса. Я рассказала абсолютно все. И про мать Тома, и про Уильяма Теккерея, и про дождь, который начался не вовремя, – хотя после я долгое время благодарила Лондон за такую мерзкую погоду в тот вечер. Исповедь закончилась на лестничной площадке. В голове снова заскрипел голос Джеймса, а перед глазами застыло его разгневанное выражение лица.

Закончив говорить, я прикрыла глаза. Сердце бесновалось в груди, а в душе, как ненасытный червь, елозила тоска. Сидя рядом с Джейн, я боялась взглянуть на нее и прочитать в глазах подруги беспокойство – беспокойство за человека, который напоминает умалишенного.

– Ну ты даешь, – нарушила звенящее молчание Джейн. – Никак не думала, что ты способна вляпаться в подобное. Обычно это я искала на пятую точку приключения, а ты всегда действовала рационально и не переходила черту. Но теперь я с уверенностью могу сказать, что в твоем случае черты уже давно не видно.

– Это приговор? – Я открыла глаза и туманным взглядом посмотрела на подругу. Джейн поджала под себя ноги и, не моргая, смотрела прямо.

– Нет.

– Тогда что?

– Не знаю, – Джейн вздохнула и посмотрела на меня взглядом, полным усталости и азарта. Я всегда поражалась Крофт – в ней совмещалось несовместимое. – Во-первых, давай думать логически. Пока оставим твои сердечные дела (ты уж прости, Сара) и перейдем к самому важному – убийствам. Это не совпадение. Я верю в случайности только тогда, когда их не больше двух. Все, что переваливает за эту цифру – давно подготовленный план.

– Но у нас нет информации о девушках, которых убили. Как мы поймем, зачем с ними так жестоко поступили? И, самое главное, кто именно поступил? Экспедитор «Таймс» Джон Райли ничего толком не сказал. Да и вообще он показался мне странным – сильно заинтересованным в убийствах, но безумно напуганным ими. Так, что не подходит ближе, чем на метр.

– Он трус. Меня пока не Джон интересует, а Эндрю Фаррел, актер из психушки. Когда ты рассказывала про него, вскользь упомянула одну деталь. Так, как неважный атрибут. Но, возможно, именно он из всего сказанного самый главный.

Я в замешательстве посмотрела на подругу. Она по-прежнему обнимала ноги, скрючившись в вопросительный знак.

– Эндрю сказал тебе про Великое ограбление поезда. Что-то вроде: « Он там был».

– Но в группировке не было ни одного актера, насколько я помню из истории.

Великим ограблением поезда окрестили случай, который произошел 8 августа 1963 года. На железной дороге банда из пятнадцати человек опустошила почтовый вагон поезда – тот ехал из Глазго в Лондон. В вагоне перевозили королевскую казну – износившиеся деньги банков Великобритании. Это делалось для того, чтобы переписать номера с купюр, уничтожить их в столице и вместо них напечатать новые, свежие деньги. Неизвестная банда украла из поезда около двух миллионов фунтов стерлингов, многие из которых не нашли по сей день. Но, по официальной версии, все преступники были арестованы и приговорены к двадцати и двадцати пяти годам лишения свободы.

– Среди преступников не было никого из театрального искусства.

– Да, но ведь могли поймать не всех, – задумчиво протянула Джейн. – Сара, я не думаю, что существуют паранормальные явления. Джон Райли под впечатлением наговорил всякую чушь. Художественный руководитель театра – это преступник в бегах.

– Бред, – я замотала головой. – Тогда сколько, по-твоему, ему лет? Девяносто?

– Почему сразу девяносто? Нет. Поезд ограбили в 1963‐м, то есть прошло пятьдесят шесть лет. Вполне может быть, что ему лет семьдесят пять или восемьдесят. Актеры и режиссеры – живчики. Он вполне может руководить театром.

– Нет, эта версия мне не нравится.

– Ой, вот только не надо говорить таким тоном, будто ты видишь все и всех насквозь.

– В том-то и дело, что не вижу. Художественный руководитель театра вообще не показывается. Ни одного интервью, ни одной фотографии в Интернете. Только прозвища в газетах меняются! Как я поняла, он тоже скрывается за ненастоящим именем.

– Потому что реальное имя ему говорить нельзя, – заметила Джейн. – Странно, конечно. Пять убийств, пять девушек из прессы. Они умирают в тех же городах, где гастролирует театр. Почему этим не заинтересовалась полиция? Улик нет, но ведь любопытно – откуда такие совпадения. Столько странных событий, ведущих к театру.

– Дураки потому что.

Джейн зло на меня посмотрела.

– Прости, твоего отца это не касается, – сказала я и вздохнула. – Просто я не понимаю, почему полиция пяти стран не видит очевидного. Их всех как загипнотизировали.

– Гипноз. А ведь, возможно, дело-то как раз в нем. Что с тобой случилось в театре? «Как будто загипнотизировали». Сара, ты ищешь мистику там, где ее нет. Тебя просто одурачили. Актеры специализируются на этом. Водят общественность за нос, а им за это аплодируют и цветы к ногам кидают. Поэтому нельзя отметать догадку, что художественный руководитель – один из участников Великого ограбления поезда. М-м-м? Что тебе сказал актер в психиатрической больнице? Он был там ? Все сходится, Сара. Художественный руководитель театра – немощный старичок, который не показывает лица из-за страха, что его задержат. Это прям как Ронни Биггс [23] – он ведь почти тридцать лет колесил по миру с деньгами нашей Королевы. И только растранжирив их, вернулся на родину и сдался властям. Тем более, ты говорила, что тебя смущает финансирование «GRIM». Инвесторов нет, Королева деньги из казны не отстегивает. Что это значит? Что у нашего художественного руководителя деньги есть. И не маленькие. Откуда? Из поезда, который он вместе с остальными обчистил в августе 1963 года, а потом удачно скрылся.