Иринарх Кромсатов - Лярва

Это был Колыванов. Он быстро пересёк двор, рванул на себя входную дверь, которая оказалась не заперта, вошёл в сени, долго рассматривал Сучку, испуганно хлопавшую на него глазами, а затем прошёл в главную комнату, где застал Лярву пьяною, но всё же способною хоть сколько-нибудь соображать и воспринимать реальность. В тот вечер она пила одна и гостей у неё не было, что оказалось очень кстати для визитёра. Она как раз успела подойти к двери комнаты, заслышав вошедшего в сени человека, и отшатнулась, когда он внёсся в комнату и обернулся. Некоторое время они стояли и молча изучали друг друга, причём Лярва, несмотря на затуманенное сознание, мгновенно смекнула суть предстоящего разговора. К собственному удивлению, ей удалось сосредоточиться и понять практически все слова, произнесённые посетителем, и даже запомнить многое из его речи. Колыванов был чуть не вдвое выше её ростом, его социальный статус она смутно осознавала, поэтому ни о какой агрессии, как в случае с Замалеей, даже не помыслила и лишь плотно, по сантиметрам осматривала гостя с головы до ног. Чуть заметная насмешливая улыбка — улыбка развратной женщины перед сильным мужчиной — искривила её бескровные губы, а разгоревшийся было взгляд постепенно мутнел и вновь становился безжизненно-рыбьим.

— А теперь садись и слушай, — сказал Колыванов и, подойдя к столу, облокотился сзади на спинку стула, исполненный скрытого торжества и едва сдерживаемого бешенства.

Выждав паузу, Лярва развязно отошла от двери, прошла мимо визитёра, села, скрестив руки, по другую сторону стола и воззрилась на него, напротив, ледяно-равнодушным, даже незаинтересованным взглядом, как бы издеваясь над его горячностью.

Дальнейшую речь Колыванов произнёс, так и не сев за стол напротив хозяйки, но прохаживаясь вдоль стола, смотря больше себе под ноги и даже обращаясь к собеседнице только отчасти, а в основном — к себе самому, словно формулируя для себя собственный «символ веры»:

— Такие, как ты, испокон веку торжествуют победу. И вы действительно очень часто побеждаете. Вы побеждаете, потому что сознаёте — либо по-звериному чуете — общую несправедливость мироустройства, несовершенство юридических институтов и самого законодательства, его неповоротливость, излишнюю зарегулированность правилами, не всегда выполнимыми, а главное — человеческую лень и трусость бороться со злом, то есть с вами. Вы побеждаете, потому что слишком примитивны, чтобы думать о чём-либо более высоком и сложном, нежели грубые агрессивные инстинкты, — а именно путь инстинктов как раз самый простой, короткий и, главное, понятный всем людям без исключения. Ваши-то мотивы как раз всем понятны, чего не скажешь о мотивах так называемых «борцов за правду». Вы побеждаете ещё и потому, что такие же грубые — только уже трусливые — инстинкты отличают и ваших оппонентов, то есть законопослушных членов общества. Вы побеждаете, наконец, потому, что вы более наглы и инициативны, чем они. Если же сюда присовокупить ещё и дьявольское везение, нередко сопровождающее злодеев, то может сложиться впечатление, что вы и вовсе непобедимы. Это всё так, и это правда, но есть всё же один камень, о который вы обречены спотыкаться и падать. И имя этому камню не закон, не объединение против вас многих и не измена вам удачи. Имя этому камню — ненависть к вам, ненависть даже одиночки. Чтобы вас побеждать, достаточно быть всего лишь фанатическим и убеждённым вашим врагом, только врагом, конечно, имеющим клыки и знающим, как эти клыки применять в деле, хладнокровно и без лишних эмоций. Говоря конкретно и нескромно, твой камень преткновения, о который ты уже споткнулась, уже упала и более не поднимешься, — это я, с чем тебя и поздравляю. Кто-то другой мог бы испугаться тебя, устрашиться за собственную жизнь в борьбе с тобою, — но я не испугаюсь, потому что жизнь моя сложилась так, что мне уже нечего бояться, и в том числе я не боюсь смерти. Кто-то другой мог бы устать бороться с тобой и сдаться, — но я не устану и не сдамся, потому что не имею другой причины жить, кроме борьбы с тобой и тебе подобными. Кто-то другой, может быть, мог бы польститься на материальные блага, будь ты способна их предложить, — но только не я, ибо цель моего существования давно уже не в материальных благах, и самая мысль о них вызывает во мне улыбку. Как видишь отсюда, я именно тот человек, встреча с которым была для тебя крайне нежелательна, ведь только такой, как я, способен остановить твои злодеяния и избавить от тебя общество законопослушных граждан. Если у тебя есть что сказать — говори!

Она молчала, не сводя с него глаз, в которых опять загорелся огонёк интереса и любопытства, впрочем, не окрашенного никакими эмоциями. Пройдясь в обе стороны вдоль стола и по-прежнему глядя себе под ноги, Колыванов продолжал, отчеканивая слова и намеренно до предела насыщая речь местоимениями:

— Я рад, что ты избавляешь меня от бесплодных дискуссий. А теперь ещё два слова, и разговор будет кончен. Что будет далее и что тебя ждёт? Далее будет суд, решением которого ты будешь лишена родительских прав, так как оснований для этого предостаточно, а твоя несчастная дочь будет изъята из этого дома и отдана органу опеки и попечительства, после чего, без сомнения, её поселят в соответствующий детский приют. Это будет первый суд, на котором мы с тобой встретимся и в решении которого я уверен. Затем состоится второй суд, уже по уголовному делу, и решением этого суда ты будешь осуждена за преступления, совершённые тобою по отношению к ребёнку. Должен признаться, что обвинительный приговор в данном случае не столь очевиден и неизбежен, как мне хотелось бы, но я приложу все старания для его достижения. Наконец, мне бы очень хотелось добиться и третьего суда над тобою — в связи с преступлением в отношении мужа, которого ты, как я полагаю, умертвила, — однако этот суд уже и вовсе маловероятен, поскольку ты позаботилась о сокрытии доказательств. В любом случае главная моя цель формулируется как изъятие из твоих когтей ребёнка, изуродованного тобой физически и нравственно, — и эта цель будет достигнута очень скоро. А теперь, если тебе по-прежнему нечего сказать, я удаляюсь, и до встречи в суде.

С этими словами он решительно направился к выходу, даже не посмотрев на Лярву. Зато она неотрывно провожала его взглядом и, когда он уже взялся за ручку двери, наконец разлепила свой щелевидный рот и возвысила голос:

— На любую силу найдётся сила.

Колыванов остановился в дверях, длинно посмотрел на Лярву и хищно улыбнулся. И получил в ответ столь же хищную улыбку.

Что бы ни имела в виду Лярва своей загадочной фразой, но суд по иску прокурора против неё состоялся очень скоро и оказался быстротечным. Выступления Колыванова на судебных заседаниях были до того яркими и столь изобиловали фактами и доказательствами, подтверждаемыми и свидетельскими показаниями, что в решении суда никто не сомневался с самого начала процесса. Судья, которому в этом деле всё было ясно с первого дня слушаний, чуть не зевал во время прений и более размышлял, кажется, о собственных личных проблемах, нежели о принятии решения, совершенно очевидного для всех участников дела.