Иринарх Кромсатов - Лярва

И вот, однако же, когда Лярва уже удовольствовалась сим приятным зрелищем и отвернулась в сторону, краем глаза она заметила, что куча и впрямь шевельнулась. Лярва вновь повернула к ней лицо и с удивлением увидела повторное вздымание и опускание ноздреватого месива. Казалось, гора отбросов медленно дышала и оживала. Вот она шевельнулась ещё раз, другой, третий, импульсивные толчки её становились всё более резкими и сильными, и наконец стало очевидно, что кто-то толкается внизу и разгребает отходы могучими движеньями тела. Послышались уже удары, чьё-то надсадное и шумное сопение, почти звериный рык; куча дёрнулась туда и сюда ещё несколько раз и вдруг поверху расступилась в стороны, словно разверзшийся ад. И из неё, тяжело и шумно дыша, начал выползать человек. Впрочем, трудно назвать его человеком. Скорее, это был гигантский зверь, древнегреческий вепрь, помещённый в человеческую кожу. Каждая рука его, выпрастываемая из-под склизкого и гадкого месива, в обхвате равнялась всему телу Лярвы. Ногти на руках были черны и более походили на когти, будучи длинными и загнутыми книзу. Одет он был в рваное тряпьё, полностью утратившее первоначальный вид, и самый опытный портной не смог бы определить, каким именно типом одежды были эти лохмотья ранее. Лицо во тьме было невидимо, и лишь белки глаз, вращаясь по сторонам, посверкивали резкими сполохами. Сухие и полужидкие, смрадные и взгнившие отбросы ниспадали с головы и плеч его, пока он выбирался наружу и затем спускался с кручи вниз, прямо к ногам Лярвы. Она заворожённо наблюдала это зрелище — и вот наконец оказалась подле него, рядом с этим монстром, с восхищением глядя на его могучую фигуру, будучи сама в два раза ниже его ростом и в пять раз легче весом, карлик рядом с великаном — тем самым великаном, которого она разыскивала так долго.

Чудовище окинуло Лярву горящими во тьме глазами, шумно вздохнуло и… Нет, это не оно, это сама преисподняя изрыгнула низким, грудным рокотом:

— Гинус. Моё имя Гинус…

Они сошлись быстро. Словно сам дьявол предназначил друг другу эти два исчадия ада.

Впервые в жизни рядом с Лярвой оказался человек, которого она не смогла бы ни одолеть, ни запугать, даже если бы захотела. Поэтому, занявши внешне подчинённое положение во взаимоотношениях, она, как и любая женщина, принялась отыскивать в Гинусе точки для утверждения своей психологической власти.

Оба они были низвержены на самый низ социальной лестницы и, пребывая фактически в первозданно-животном состоянии, не церемонились в вопросах интимной жизни. Она началась меж ними практически незамедлительно и в ту же ночь, на той же куче гниющих отбросов, и раз навсегда сделала Лярву удовлетворённою в этом аспекте. Она познала сладострастие паучихи при соитии с обречённым пауком, телесный голод самки богомола, раскрывающей челюсти над головою самца, — однако с прямо противоположною опасностью, ибо в моменты кульминационных восторгов лишиться жизни в объятиях рисковала женщина, а не мужчина. Впрочем, сочетание восхождения на пик экстаза и возможного низвержения в пропасть небытия доставляли особое, извращённое удовольствие этой женщине, и без того имевшей уже изуверское сознание.

Оценив Гинуса как мужчину и вместе с тем помня о намеченной цели возобновления всего прежнего уклада жизни, Лярва скоро осознала, что Гинус для достижения её цели потребен ей более, чем она ему. Кроме того, имея рядом столь грозного защитника, она могла совершенно забыть о необходимости обороны и борьбы за жизнь против различных бездомных и нищих, населявших те же подземелья, в которых жила сама. Соответственно, ей нужно было ускоренно найти способ стать для Гинуса если не необходимым, то хотя бы удобным сожителем. Решить эту задачу помогли два обстоятельства: с одной стороны, более развитая у любой женщины практичность по сравнению с мужчинами, а с другой — ненасытная прожорливость Гинуса, пребывавшего постоянно в состоянии голода и поисков его утоления.

Прожив с ним несколько дней в том же колодце и смекнув, что питание помойными отбросами для такого богатыря недостаточно, Лярва задумалась о переселении в более хлебное место. И один из собутыльников во время очередной попойки подсказал ей идею: она предложила Гинусу поселиться на городском кладбище.

Действительно, обосновавшись там, они зажили сытнее прежнего, чему было три причины. Во-первых, самые могильные надгробия служили своеобразным столом с яствами, ибо на них родственники умерших имеют обыкновение оставлять пищу после собственных поминовений: бутерброды, печенье, конфеты, рюмки с водкой и прочее. Во-вторых, приезжающий на кладбища народ обычно размягчён и сердоболен, милостыню нищим нередко подаёт и без их просьб, по собственной инициативе, почитая это делом богоугодным и праведным, чуть ли не смягчающим небесный приговор умершему родственнику.

Разумеется, таковая богобоязненная наивность людей приводит только к одному следствию: бесстыдному, алчному, безоглядному на всякие «поминовенья» обжорству и питию водки бездомными, вступающими друг с другом в настоящие смертоубийственные побоища за эту добычу. Впрочем, с таким спутником, как Гинус, Лярва не знала особых хлопот по завоеванию новой территории: побоища очень быстро прекратились, ибо биться скоро стало не с кем. Те из конкурентов, кто поумнее, быстренько унесли ноги, чем сохранили себе жизнь и здоровье. Более глупые, пытавшиеся отстаивать свои права и решить дело силою, получили от кулаков Гинуса тяжелейшие увечья и также покинули кладбище. А глупейший из всех, проявлявший упорство и чрезмерную самонадеянность, поплатился не здоровьем, а жизнью: Гинус в драке просто забил его насмерть. И вот здесь мы подходим к наиболее мрачной части нашей истории — ибо принятием смерти земной путь бездомного не закончился.

В тот вечер Лярва в одиночестве обустраивала новое «гнёздышко», если так можно назвать вырытую и неиспользованную по какой-то причине могилу, которую прежний хозяин, изгнанный Гинусом, расширил, углубил и превратил в землянку. Одна из стен этой землянки непосредственно граничила с соседнею могилой, причём не просто граничила: из этой стены даже выдавался внутрь подземелья угол полусгнившего гроба, что, однако, совершенно не смутило Лярву. В разгар деловитых забот новой хозяйки в отвоёванном жилище косые лучи заходящего солнца, проникающие внутрь подземелья, вдруг были заслонены могучею фигурою Гинуса. Подтащив ко входу в землянку за шиворот только что убитого нищего, он зашвырнул его труп внутрь, прямо под ноги Лярве, после чего удалился, коротко бросив своим низким и густым голосом: «Приготовь».