Иринарх Кромсатов - Лярва

С этою целью, а также желая пройтись и развеяться после выпивки, он отделился от семьи и направился к рощице высоких берёз и елей, которую наконец заприметил вдали. Рощица эта находилась в старой части кладбища, где росло и много других деревьев. Для её достижения требовалось спуститься с холма по тропинке, шагая всё время в окружении могил с обеих сторон, и затем, уже спустившись, проследовать ещё мимо тридцати или сорока захоронений, всё более и более старых, неухоженных и заброшенных. Пока он спускался с холма, по инерции ускоряясь и намеренно замедляя шаг, всё его внимание было занято собственными ногами и поддержанием равновесия. Однако, когда спуск остался позади и он опять получил возможность глазеть по сторонам и присматриваться к различным памятникам, их художественному выполнению и нанесённым на них эпитафиям, недавнее чувство чьего-то присутствия снова закралось в душу Волчары. Пару раз он даже нервно оглядывался назад — до такой степени это ощущение неотрывного чужого взгляда было явственным и несомненным.

— Спиваешься ты, брат, спиваешься, сукин сын, — бормотал он вслух, дабы хоть звуком собственного голоса отгонять когтистое ощущение неодиночества и слежки. — Ну кто здесь может быть, подумай сам? В такую-то жару, в этакое пекло!

В этот момент справа из-за памятника раздался звук перестука камней, как если бы кто-то пнул камень ногою.

Волчара остановился и упёр в надгробье испуганный взгляд, ожидая сам не зная чего и боясь шелохнуться. Но вот чёрный грач выпорхнул оттуда и сел на ограду, косясь на человека круглым и равнодушным глазом. Поневоле выдохнув с облегчением, Волчара продолжил свой путь.

— Опять за бабой попёрся! — пенял он на себя, обливаясь потом и прикрывая голову рукою. — Верёвки из тебя вьёт, а ты терпишь. Из двух выходных один вот так глупо потратить! Опять не так, как хотелось, и опять из-за этой коровы!

Внимание его вдруг привлёк гигантский памятник из чёрного мрамора, достигавший в высоту почти трёх метров и окружённый низеньким ограждением из красного кирпича, по верху которого меж мраморных же колонн были натянуты чёрные цепи, отягощённые старыми венками и увитые свежим плющом. Внутри ограды были посажены и цвели очень красивые цветы, коих наименований Волчара не знал, но поневоле ими залюбовался. Затем пожелал прочесть надгробную надпись, перешагнул через цепь и вошёл внутрь ограды. Пройдя по ухоженному белому песочку и обогнув роскошную клумбу, он приблизился к затейливо выгравированной надписи и долго вчитывался в стихотворные строки. И вот в эту-то минуту, удовлетворившись прочитанным и собираясь уже возвращаться к дорожке, он вдруг с полнейшею уверенностью ощутил, вернее, даже почти услышал чьё-то присутствие совсем рядом.

«Кто-то стоит там, что ли, за памятником? — пронеслось у него в голове. — Стоит и затаился?»

Уверенность была до того полной, живой и несомненной, что секунду-другую ему было даже жутковато заглянуть за памятник, почти даже неудобным казалось предъявить прятавшемуся, что он его обнаружил. Однако, помедлив и собравшись с духом, Волчара всё же резко шагнул вперёд, вытянул шею — и заглянул.

Позади чёрной мраморной стелы никого не было.

«И всё же, чёрт, не привидение же мне мерещится! — рассердился он наконец. — Я же не спятил и не пьян. Кто-то здесь точно есть, и этот „кто-то“ следит за мной, будь я проклят! Следит — и при этом умудряется не показываться на глаза.»

Пока он отворачивался от памятника, перешагивал цепи и возвращался на дорожку, голова его была опущена книзу, и наблюдавший за ним человек, если бы таковой имелся в действительности, должен был пребывать в уверенности, что в эти секунды Волчара не может его увидеть, ибо взгляд его направлен в землю. Именно поэтому, ожидая от наблюдателя оплошности, использования момента и торопливого перемещения в пространстве, Волчара зорко и настороженно обозревал окрестности сквозь ресницы.

И он увидел! Он заприметил краем глаза чью-то голову, поднявшуюся и опустившуюся справа и чуть впереди, в просвете между надгробьями!

Решив не подавать виду, что обнаружил наблюдателя, Волчара не стал поворачивать голову вправо и продолжал смотреть прямо перед собою, по направлению к той самой рощице, которая находилась от него уже в каких-нибудь пятидесяти метрах. И, только приблизившись к деревьям, уже шагнув под их долгожданную сень и зная, что тот самый просвет, в котором мелькнула чья-то голова, находится в данный момент точно справа от него и совсем близко, Волчара наконец резко повернул своё лицо вправо. И оторопел.

Там над землёй возвышалась цементная обечайка какого-то технического колодца. Увесистая чугунная крышка люка лежала рядом, а над самим люком, венчавшим круглую горловину колодца, явственно виднелись человеческий лоб и глаза. Глаза внимательно и неотрывно смотрели на Волчару, встретились теперь с его взглядом, и, поскольку наблюдатель уже понимал, что обнаружен, голова его направила своё движение не вниз, а вверх.

Чугунная горловина люка была раскалена полуденным солнцем, и жаркий воздух дрожал и волновался над нею, отчего странное зрелище могло показаться миражом, навеянным солнечным ударом. Однако Волчара, давно уже чувствовавший наблюдение за собою, нисколько не сомневался в реальности происходящего. Он стоял и смотрел, как из люка медленно показываются, возвышаясь, большой нависающий лоб, ввалившиеся жёлтые щёки, короткий нос с торчащими вперёд ноздрями, тонкогубый щелевидный рот. И от этого безмолвного зрелища почему-то волосы вдруг вздыбились и зашевелились на его затылке! Он ощутил острый пароксизм ужаса, точно такой же, какой испытал когда-то давно перед Лярвой, когда стоял позади неё, с силой пригибал её голову к столу рукою и ему спьяну вдруг почудилось, что отвратительное лицо этой женщины сейчас, вот сию секунду каким-то непостижимым образом проступит сквозь её затылок и она окажется вдруг повёрнута к нему лицом, а не затылком, словно лицо просочится сквозь какую-то глину вместо черепа. Между тем лицо человека из колодца уже полностью показалось наружу, и в следующее мгновение челюсть протрезвевшего Волчары отвисла, глаза вывалились из орбит, а из горла сам собой вырвался гортанный звук без всякой эмоциональной окраски — ибо он узнал Лярву! Да, это она выдвинула голову из люка и молча взирала на старого знакомого своими рыбьими глазами.

Некоторое время оба хранили молчание. Ленивый ветерок едва ощутимо забрался под футболку Волчары и холодил его потную, жаркую спину. Ощущение было приятным и долгожданным, только и возможным здесь, в тени деревьев.

Наконец он обрёл способность речи и с искренней радостью воскликнул: