Александр Матюхин - Восхищение [сборник litres]

– Ну как же так, без предупреждения! – ухмыльнулся дядя Эдик, и изо рта его дыхнуло влажным запахом гнили. Настя разглядела острые клыки под уголками губ. – Стучаться же надо, солнышко! А если бы мы тут, например, голые бегали? Только по приглашению, дорогая. Вы вот пригласили, мы и пришли. Законов не нарушаем, знаешь ли.

– Ага. Невежливая девочка, я сразу сказала! – вставила тетя Маша. Она скребла пальцами кожу на ногах, оставляя глубокие темно-фиолетовые бороздки, похожие на те самые вздувшиеся вены. Вместе со словами, показалось Насте, изо рта тети Маши выплывали тонкие белые нити и, искрясь, кружились по комнате.

В этот момент Настя разглядела наконец Соню. Девочка словно пряталась от тусклого света у стола и, вытянувшись, подковыривала пальчиками иконки, срывала их, ломала, бросала на стол, в общую кучу. Ее старые резиновые игрушки – те самые, искалеченные, потрепанные – сидели полукругом на столе. А новые – подаренные – валялись среди щепок и осколков изломанных икон.

Дядя Эдик положил руку Насте на плечо. Настя вздрогнула от наполнившего ее испуга. В ноздри проник резкий запах гнили, старости, разложения.

– Ты почему не в школе, дорогая? – Из его рта тоже выпорхнули нити – почти прозрачные, едва уловимые взглядом. Кончики их, дрожа, потянулись к лицу Насти.

…чтобы окутать, замотать в кокон безразличия…

– Она прогуливает! – выкрикнула тетя Маша, с особой яростью расчесывая ноги, так, что кожа в некоторых местах лопнула, выпуская зелено-красную сукровицу. – Нехорошая девочка! Нельзя так! Мы тут стараемся, гостей ждем, а она? Подглядывает!

В пальцах Сони треснула иконка. Щепки полетели под ноги. Соня повернула голову, открыла редкозубый рот и вдруг показала Насте язык. Длинный и раздвоенный, как у змей.

– Вы зачем так делаете? – вскричала Настя, срывая голос от испуга. – Это бабушкины! Нельзя так! Я маме скажу! Вы всё ломаете! Всю квартиру испортили!

Серебристые нити почти коснулись ее лица. Настя отпрянула, стряхнула руку дяди Эдика с плеча и бросилась в коридор. За спиной захохотали – пронзительно и страшно – раздался цокот, мелькнула перед глазами непроглядная чернота, и показалось вдруг, что перед входной дверью стоит тетя Маша. Только она была раза в два выше и толще. Огромная, растекающаяся масса, покрытая сплошь сетью вздутых вен. Кожа на ее теле взбухла и полопалась. Сквозь рваные черные лоскуты на теле выползали пучки серебристых нитей. Дрожа и переливаясь, они запутывались в клубки и свободными кончиками словно ощупывали пространство. Искали, к кому бы присосаться. Коридор наполнился запахом гнили и старости, до тошноты, до боли в висках.

– Нельзя же, золотко, никого не жалеть, – проворковала тетя Маша глухим булькающим голосом. – Мы к тебе со всей душой, а ты? Я сразу поняла, что никого ты не жалеешь. Эх, молодое поколение. А еще родственница!

– Никакие вы мне не родственники. – Настя остановилась, не зная, куда бежать, что делать дальше. Почувствовала, что за спиной кто-то есть. Совсем близко. И запах этот… Обернулась. Дверь в бабушкину комнату была закрыта, а коридор стремительно наполняла густая непроглядная чернота, будто кто-то заливал ее, как кисель, как нефть.

Среди этой черноты Настя увидела Соню. Та стояла, виновато улыбаясь, протягивала руку. Одета в Настино платьице, ее же белые гольфы. Глаза светятся в темноте, и взгляд… несчастный, ласковый. Насте сразу сделалось тоскливо на душе, будто только она могла сделать Соне хорошо. Как-то сразу забылись содранные со стены иконки и тетя Маша, похожая на раздувшуюся свинью. Настя видела только Сонины глаза. Они становились больше и ярче, заполняли собой пространство вокруг. Кто-то хихикал, но звуки были приглушенными и тихими. Серебристые нити коснулись ее плеч, запястий. Чей-то шепот: «Куклы, куклы замечательные, но наши, резиновые, лучше. Роднее, что ли. Качественнее».

Вуаль начала накрывать сознание, нежно так окутывать…

В этот момент оглушительно-звонко щелкнул замок, срывая наваждение. Открылась дверь, коридор осветился подмигивающим светом из лестничного пролета. Темнота размазалась по углам, а вместе с ней растворились Соня со своими глазами и тетя Маша, будто это были сны.

В квартиру вошли родители. Папа щелкнул выключателем – бесполезно. Настя в два шага оказалась рядом, нащупала мамину ладонь, сжала.

– Пойдемте. Надо уйти отсюда, быстрее! – почти кричала.

– Ты почему не в школе?

– Я… потом объясню. По дороге. Надо уходить.

Она думала, что квартира ее не выпустит, что в плечо сейчас вцепится кто-то… или что-то… утащит обратно, в бабушкину комнату, но сделала шаг, потом второй, потянула за собой маму и поняла, что стоит в прохладе лестничного пролета, почти у лифта.

– Что происходит, солнце? – Настя увидела, как папа закрывает входную дверь. Никто его не сожрал, никто не попытался остановить.

– Надо уходить! Давайте куда-нибудь сходим. В «Макдоналдс», в офис к вам, куда-нибудь! Я расскажу, честное слово. Но не здесь. Пожалуйста!

Она подтащила маму к лифту, вдавила кнопку. Где-то задребезжало и загудело. Папа все еще стоял у двери, и Насте с нарастающим ужасом казалось, что сейчас из щелей, из дверного глазка и сквозь дверные петли просочится вонючая чернота и сожрет папу в один миг.

Дребезжа, раздвинулись створки лифта, оттуда вдруг вывалился какой-то большой человек в шубе, с красным от жара лицом. Кабина лифта оказалась завалена множеством вещей. Стояли чемоданы, сумки, велосипедные колеса и даже гитара в чехле.

– Простите великодушно! – суетливо пыхтел человек. – Я не местный, переезжаю… Шестой этаж? Соседями будем!.. Очень приятно… не поможете? Сам не справлюсь… у меня вот…

Он махнул пустым рукавом шубы, показывая, что у него нет правой руки. А Настя видела, что и человека-то как такового нет: вместо лица у него густые вздувшиеся вены, выпученные глаза с вертикальными зрачками, рваная бугристая кожа, вместо рта трубка, усеянная мелкими острыми зубками, и сквозь эту трубку с каждым словом взмывают в воздух серебристые нити, ложатся на кожу родителей, окутывают их ладони, прилипают к губам, векам, шее…

Папа заторопился:

– Конечно, поможем!

Но Настя перегородила путь, схватила папу за руку и потащила обоих родителей прочь от лифта, к лестнице. Ей показалось, что слышится сзади скрип и цокот когтей по бетонному полу, волосы на голове встали дыбом.

– Куда же вы, родненькие! – кричали в спину. – Сами же пригласили!

Родители не сопротивлялись, только мама каким-то уставшим, отстраненным голосом попыталась выяснить, что происходит.

– На улице расскажу! – повторяла Настя, словно молитву. – Давайте уже, торопитесь, ну!

Она срывала нити с папиных рук, с маминого лица – и те лохмотьями разлетались в воздухе.