Александр Матюхин - Восхищение [сборник litres]

Спуститься удалось всего на два этажа. А затем дорогу перегородили двое – мужчина и женщина. Он на костылях, она с множеством пакетов в руках.

Не люди. Рваная кожа на лицах, клыки, вокруг глаз переплетение темно-синих вен.

– Простите, не обойти! – жалостливо щебетала женщина, хрустя пакетами, забитыми непонятно чем. – Вы же видите, мы тут сами кое-как справляемся. Лифт занят, приходится своими ногами. Вы не обессудьте, конечно, нам так неловко… Если бы вы помогли, мы бы с радостью вам уступили…

В этот момент Настя поняла, что папина рука выскальзывает из ее ладони. Папа бросился помогать, бормоча что-то. Мама же, потирая виски, спустилась на несколько ступенек вниз, и ей всучили, с извинениями, несколько пакетов. Родители не видели, что происходит. Перед ними стояли несчастные люди, которым во что бы то ни стало надо помочь.

– Мы вам так благодарны, так благодарны!.. Нам на шестой!.. Гости, знаете ли… родственники, сюрприз хотим сделать… нас пригласили… всех приглашают. Но не подумайте чего, нас жалеть не надо…

Нити обволакивали родителей, липли к коже всё гуще и гуще.

В затылок дыхнуло влажной теплотой и гнилью.

Настя устало повернула голову. Она уже знала, кого там увидит. Соня стояла на несколько ступенек выше и улыбалась, не разлепляя губ. Белые гольфы. Платьице красивое. Левая косичка растрепалась, резинка сползла, едва сдерживая непослушные каштановые волосы. Надо бы заплести как следует, а то не похожа на принцессу.

За спиной шуршали пакетами, извинялись и цокали будто бы коготками по бетонному полу. Хотя это могли быть мамины каблуки.

Настя поняла, что не может оторвать взгляда от Сониных глаз. В глазах шевелились черные точки, будто живые. Соня протянула руку, ладошкой вверх. Это был робкий, скромный жест, от которого внутри Насти что-то болезненно надломилось. Боль прошла по позвоночнику до затылка и растворилась. На душе стало тепло.

– Я тебе сейчас такие косички заплету, что все-все завидовать будут! – сказала Настя. – А потом мы съездим в цирк. Ты когда-нибудь была в цирке?

Соня покачала головой. Приятно было видеть, как во взгляде ее зарождается радостное любопытство.

– Там есть медведи, которые катаются на велосипедах! – продолжила Настя с внезапным энтузиазмом. – Их очень долго воспитывают, чтобы они делали то, что скажет дрессировщик. Пойдем!

Теперь уже она сама побежала по ступенькам наверх, забыв про родителей. Потянула за собой улыбающуюся Соню. Взмахом руки разогнала густую бахрому серебристых нитей.

Дверь в квартиру была приоткрыта. У стены неподалеку валялись вещи: чемоданы, сумки, колеса от велосипеда, гитара в чехле.

Под ногами что-то похрустывало, и, опустив голову, Настя сообразила, что пол густо усыпан мелкими щепками от разломанных иконок вперемешку с лохмотьями ржавчины.

Соня проворно юркнула в черноту.

– Деточка, не бойся, – раздался голос тети Маши, ласковый, дружелюбный, такой теплый и родной. – Сегодня будет много родственников. Все-все приедут. Тебе понравится.

В нос ударил неожиданно резкий запах гнили, от которого сделалось дурно. Настю дернули за руку так, что больно хрустнуло в плече, и затащили внутрь. Она запнулась о порог, начала падать и успела лишь коротко вскрикнуть, прежде чем темнота залилась в рот, в глаза, в уши. Вспыхнули ворохом звуков цоканье когтей по полу, скрежет зубов, скрип колес и что-то чавкающее, стонущее, рвущееся.

Дверь захлопнулась, но через пару минут приоткрылась вновь.

В темноте квартиры с нетерпением ждали поднимающихся по лестнице гостей.

В тот вечер, липкий, словно лента для ловли мух, жаркий и бесконечно затянутый, на изломе лета, когда вода у берегов уже начала взбухать серой морщинистой пеной, Сеня понял, что наконец-то станет счастливым.

То есть по-настоящему, без условностей и оговорок.

Веслом зацепил бурую водоросль, стряхнул, разглядывая, как по речной взбудораженной поверхности разметаются мелкие рыбешки. Спина и грудь покрылись каплями пота. Между лопатками саднило, плечи обгорели. Кожа у Сени была нежная, городская. За лето он мог сто раз обгореть, облезть и обгореть снова, а приезжал домой все равно белый как молоко. Хотя, с другой стороны, к чему эти красивости? Вон Аленка пусть загорает до шоколадного. Ей, во-первых, идет, а во-вторых, есть с кем соперничать на работе. Сплошной женский коллектив.

Аленка сидела на носу лодки, подставив кукольное свое личико вечернему солнцу, вытянула руки ладонями вперед и приспустила лямки купальника – все равно никто не видит, потому что заплыли уже километров на пятнадцать от деревни, в нелюдимую глушь. С берегов шумели деревья, порхали туда-сюда ласточки. Низко порхали, над самой водой. К дождю или, что вероятнее, ловили вечерних стрекоз.

Сеня греб неторопливо и даже лениво, распределяя силы. Нравился ему местный пейзаж. Особенно в часы, когда над лесом плыло набухшее, тугое, сочащееся красным, будто кровью, солнце. Оно же раскрашивало облака в невероятные оттенки – казалось, мир над головой растекается, как если бы художник, нарисовавший пестрый лес, извилистую реку Мечку и даже крохотную лодку с Сеней и Аленкой, опрокинул нечаянно на пейзаж стакан с водой и так бы и оставил всю эту мешанину цветов и красок.

– Я нос забыла намазать, – сказала Аленка. – А ты и молчишь. Потрескается ведь. Буду как чучело.

Она выпихнула ногой из-под сиденья рюкзак и принялась в нем копошиться. Сене нравилось смотреть, как Аленка копошится. В миниатюрной, ладной Аленке была сексуальная грация и какая-то неконтролируемая энергия. Даже когда она просто перебирала вещи, казалось, что Аленка старательно флиртует, не выходит, значит, из образа. Сама Аленка списывала это на естественность, «от мамы, наверное». Но вот эти ее изгибы спины, заломленные ручки, коленка к коленке, тонкие бровки… Сеня не мог поверить, что это не специально. Но и поделать ничего не мог. Любовался.

– Мы же до темноты успеем? – спросила Аленка, выдавливая из пузырька в ладонь завитушку крема. – Я маме обещала по скайпу набрать.

– Успеем. Наверное. Еще часа три светло будет.

– Ты говорил – одной ногой тут, а второй уже там. А мы все плывем, плывем, никак не приплывем… К черту на кулички заплыли.

Аленка втирала крем, хмурилась. Аленка была хорошей – действительно хорошей, – но иногда вела себя невыносимо. Капризничала. Любую другую Сеня давно бы поставил на место. А вот с Аленкой становился как тряпка, хотя иногда она его ух как доводила.

Взять хотя бы тот случай, когда сказала Сене, что пошла к родителям ночевать, а сама с подругами по клубам… мохито, текила, танцы, чуть ли не стриптиз. Аленка, конечно, оправдывалась, говорила, что если бы Сеня знал правду, то ни за что бы не отпустил, но факт налицо – обманула. Тогда они не общались почти три дня. У Сени кошки скребли на душе, он засыпал с жуткими догадками, что же еще может скрывать Аленка. Неужели она такая же, как все? Неужели у нее есть от него секреты?