Михаил Парфенов - Голоса из подвала [litres]

– Интересно.

– Еще бы! А знаешь, почему это интересно?

– Расскажите.

– Потому что право сделать такой выбор – это власть.

– Но вы-то не сумасшедший, и сами это признаете.

– Теперь да. Мои апелляции не были приняты во внимание. Адвокат и прокурор – лучшие друзья, а может, даже любовники. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит… Смешно было слушать весь этот бред. Какие-то свидетели, чьи-то родственники… Как они кричали, как они плакали, как они проклинали меня! А я сидел и улыбался, глядя на весь этот нелепый спектакль. Но, несмотря на молчание, именно я оставался главным действующим лицом на сцене.

Громыхнул засов. Лязгнули поочередно замки. Со скрипом приоткрылась дверь. В комнату заглянул молодой кареглазый надзиратель, со значением кивнул на часы. Петр сделал ему знак, что понял, и дверь закрылась.

– У нас мало времени, Савелий. Скоро вас поведут обратно в камеру.

– Тебе интересно, что я там буду делать? Буду ли я ласкать себя на койке, представляя, как вспарываю твое писательское брюшко?

Петр фыркнул.

– Нет, если честно, совсем неинтересно. Все равно ведь вы этого не сделаете. Вы не из таких. Более утонченная натура.

– Что тогда? Хочешь, оставлю маленькое послание твоим читателям?

Писатель задумался.

– Пожалуй, это мысль. – Он подвинул микрофон еще чуть ближе к решетке. – Надеюсь, вы сообщите им нечто… значительное.

– Никак иначе. – Существо в камере наклонилось к разделяющей их ограде. Свет лампы упал на бритый череп, отразился в блеклых маловыразительных глазах.

– Вам снились когда-нибудь кошмары? – вкрадчиво прошептал Савелий, обращаясь уже не к Петру. – Мне – да. Особенно часто в детстве. Как и всем, наверное. По крайней мере, когда я спрашивал у своих знакомых – Адамукайте, Максимова и прочих, они обычно отвечали утвердительно. Ну, пока им было, чем отвечать… Что до меня, то я начинал с малого: голуби, крысы, другие мелкие твари… Мне было любопытно заглянуть в их нутро. Потом кошки, щенки – обычное дело. Но с возрастом аппетиты росли, и я не смог вовремя остановиться. Но я не жалею, я ни о чем не жалею! Вместо этого я говорю вам, я спрашиваю: чем ВЫ отличаетесь от меня? На самом деле. Разве вам никогда не хотелось сделать то, что сделал я? И разве не останавливал вас страх? Этот липкий, неприятный, стесняющий вас страх? Мелочная боязнь потерять работу, друзей, семью, стать изгоем в обществе… Так чем же, в конечном счете, ВЫ лучше МЕНЯ? Я – свободен, даже сидя в камере. А вы все – рабы и грязь под ногтями. Даже умерев, я останусь тем, кто решал, жить вам или нет. Хозяином!

Безумец в клетке оскалил зубы как бешеный зверь. Крепко сжал прутья решетки и тряхнул их с такой силой, что Петр невольно отшатнулся. Савелий задрожал в припадке, тряхнул решетку еще раз, другой, а затем неожиданно сник. Хватка его ослабла, а затем и сам он медленно отошел, едва ли не отполз назад, чтобы вновь слиться с тенью.

– Все… – донесся усталый шепот. – Хорошая глава должна получиться.

– Это точно.

Петр медленно протянул руку и выключил запись на магнитофоне. Подобрал с пола кейс, начал неспешно складывать туда бумаги и принадлежности со стола.

Пока он собирался, дверь снова открылась, и в комнату зашли двое в форме. Со всеми предосторожностями открыли камеру, заставили осужденного встать на колени и сложить руки за спиной, сковали. Один мужчина пошел впереди, другой позади Савелия. У выхода кареглазый обернулся к Петру:

– Вы идете? Мне еще дверь закрывать.

Петр кивнул, извиняясь.

Выйдя, он проследовал за первым надзирателем, который вел сгорбившегося Савелия по слабо освещенному коридору от одной решетчатой перегородки к другой. Смертник тащился, вяло реагируя на приказания пошевеливаться, не оглядываясь по сторонам, словно на его плечах висел груз неимоверной тяжести. В одном из глухих поворотов, когда охранник приказал Савелию встать лицом к стене и тот подчинился, Петр догнал их, достал из кобуры под полой куртки пистолет и выстрелил в затылок «соавтору». Надзиратель отвернулся, дожидаясь напарника, а палач еще дважды нажал на курок. Чтобы наверняка.

Сейчас

Петр Сергеевич вытер ладонь салфеткой, снял подаренные сыном наушники и положил на стол перед монитором. Теперь можно и покурить.

Встал, выудил из-под занавески початую пачку «Явы» – пристрастился к этой гадости еще в девяностых. Внутри лежал коробок со спичками.

За окном вечерело. Жужжал комар. Петр Сергеевич пришлепнул гадину на подоконнике, чиркнул спичкой и при свете маленького огня увидел собственное отражение в пыльном стекле – Галине ход в его кабинет был заказан, так что окна здесь не мыли уже давно.

На него смотрел человек-тень с большими квадратными глазами-очками, в которых плясало адское пламя.

Сколько лет прошло с того дня, когда отменили смертную казнь? Точно уже и не скажешь. Память старика, а он осознавал свои годы, слаба, выборочна. Савушка и другие «соавторы» давным-давно сгнили в своих безымянных могилах, оставив в память о себе лишь несколько аудиозаписей.

И еще книги, конечно. Их книги, пусть все они наполнены ложью и недомолвками, даже лучшие из них, что разошлись когда-то миллионными тиражами. Читатель не ведал, как добывается материал. Читатель не знал, кем работает человек с фотокарточки в углу обложки. Обманывать публику было так же весело, как и играть с «соавторами». Савушка, бедный Савушка! Ты мнил себя Жнецом, а Жнец сидел напротив. Ты думал, что играешь со мной, а все было в точности до наоборот.

В молодости осознание этого доставляло Петру известное удовлетворение. Ведь всякий раз, когда он брал в руку перо (карандаш, ручку – не важно), когда описывал на бумаге свои беседы с людьми из камеры смертников, – воспоминания вставали перед ним живой и яркой картиной. Сейчас, после многих лет без работы, эти картины поблекли и стерлись из памяти.

Но зато, спасибо Витьку, с ним оставались голоса… Даже теперь, спустя столько лет, голоса действовали безотказно.

Живые мертвецы говорили с ним в наушниках – визжали, ревели, стенали. Бахвалились, угрожали, смеялись, плакали. Кричали, шептали, мечтали. Доверяли ему самые сокровенные мысли, самые безумные идеи, дарили свои последние мгновения. Рассказывали о ночных кошмарах…

И Петр Сергеевич наслаждался. Всякий раз, когда накатывало волной, водопадом обрушивалось Великое Понимание: Он – лучший.

В дверь требовательно постучали.

– Дед, ну ты что, уснул, что ли? Обещал ведь на речку за карасями сводить!

– Сейчас, внучка, сейчас.

Петр Сергеевич улыбнулся своему отражению и затушил сигарету.

Он могущественнее их всех, он над богом и миром. Он отнимал жизни и рассказывал о своих жертвах, не таясь и не страшась ничего и никого. Он сделал бизнес на крови, обеспечив себя и семью.