Михаил Парфенов - Голоса из подвала [litres]

Он – лучшая Парка.

Потому что всему свое время, а главное – каждому свое место.

И старик совсем не боялся смерти. Того мгновения, когда Жнец Жнецов коснется его невидимой рукой.

Петр был готов пожать эту руку.

Она пришла в себя раньше, чем ожидал Алексей. Подняла голову, задышала носом. Закашлялась сквозь кляп, которым был заткнут рот. Оглянулась ошалело по сторонам. Заметила его.

Он поставил вторую канистру на мокрый дощатый пол, скрестил руки на груди и улыбнулся Фросе:

– Какая ты сильная. Я бы на твоем месте еще часа три дрых. Столько таблеток за один раз…

Не сразу, но в ее глазах начал теплиться огонек понимания. И почти сразу вспыхнул пламенем ужаса и гнева. Фрося яростно рванулась, деревянный стул под ней протестующе затрещал.

– Не шуми, пожалуйста, – попросил Алексей. – Слушай…

Она замерла. Роды и не самое правильное питание сказались – потяжелела. С него семь потов сошло, пока тащил бесчувственное тело сюда, вниз. Сейчас, когда к Фросе вернулась воля, под слоем жира на предплечьях взбугрились напряженные мышцы, что делало ее даже красивой. Алексей невольно залюбовался. В памяти всплыла прошлая ночь и предыдущие, когда они трахались наверху, в спальне, как сумасшедшие, и ее широкие сильные бедра сжимали его узкий таз.

– Слушай, – повторил он и, прикрыв глаза, прислушался сам.

– Они говорят. Слышишь? – спросил позже, посмотрев на пленницу с надеждой.

Та в ответ что-то нечленораздельно промычала сквозь кляп и замотала головой.

– Нет? Ну ничего, ничего… Не переживай, – наклонившись к стулу, Алексей провел ладонями по лицу Фроси, стирая прохладную влагу со лба и щек. – Я все объясню. Я ведь должен ей объяснить?..

Вопрос повис в тишине подвала, заставляя связанную женщину дрожать от страха и таращиться выпученными от ужаса глазами на стоявшего перед ней безумца. Тот, чуть отвернув голову, внимательно вглядывался в темноту за ее спиной, будто кто-то и правда ему сейчас отвечал оттуда.

Фрося затаила дыхание и тоже прислушалась.

И услышала.

Алексей тихонько, вполголоса, засмеялся.

– Мне никто не верил, никогда не верил, понимаешь?.. Всю свою жизнь я сталкиваюсь с этим. Бабушка могла бы подтвердить, что я говорю правду, но бабушка умерла. Доктор заставила пить таблетки и почти убедила меня в том, что эти голоса я сам себе придумал. Почти убедила…

Фрося завыла сквозь кляп, задергалась всем телом на стуле, под аккомпанемент трещащего дерева. Алексей нежно, но крепко сжал ее плечи, удерживая на месте.

– Я знаю, знаю, что ты их не слышишь! – горячо прошептал он на ухо Фросе. – Так и должно быть. Они объяснили! Все дело в том, что услышать их можно лишь в детстве. И тогда если услышишь, то уже никогда не забудешь, они останутся с тобой навечно. Их можно заглушить при помощи таблеток, но лишь временно, понимаешь?

Она попыталась ударить его, боднув головой, но Алексей легко увернулся. Позади, в темноте, раздавался детский плач – единственное, что Фрося сейчас на самом деле слышала.

– Я так устал… Все эти годы, представь, я ведь и сам не знал, есть они или нет. Думал, что Березовая-шестнадцать права, что я просто псих, шизофреник, шизоид долбанутый. Как и моя бабушка, как и моя мать. Дурная наследственность!

Еще раз погладив ее по щеке, он поднялся в полный рост. Заговорил громче, уверенней, его голос возвысился и зазвучал в пустоте подвала, как глас священника под сводом храма:

– Мне надо было проверить! Надо было узнать правду! Поэтому я взял твою дочь – чтобы она услышала их!

А потом тон его резко снизился почти до шепота:

– А если не услышит… Что ж, тогда мы все будем тлеть тут, во мраке.

Фрося перестала биться в путах. Алексей вышел из поля ее зрения, скрылся за спиной – там, где плакала Лиза. А еще она почувствовала, что веревка на запястьях немного ослабла. Фросе не хватало кислорода, в груди у нее словно развели костер, пламя которого обжигало легкие и гортань, голова кружилась, а сумрак перед глазами полнился тенями. Ее тошнило из-за тряпки во рту, ноги и руки затекли, мышцы покалывало изнутри, и все ее тело вопило от боли и страха. Но она все-таки заставила себя расслабиться – настолько, насколько это было возможно, слыша хныканье дочери и смешки психопата сзади.

– Тише, девочка, тише… Просто прислушайся… Тебе ведь нравятся сказки? О, у них так много замечательных сказок для нас с тобой!

Фрося сжала руки в кулак, затем снова расслабилась. И опять сжала. Веревки слабели.

– Слышишь? Ты слышишь их, девочка?..

Если он заметит ее возню – все кончено. Фрося старалась об этом не думать, сосредоточившись на веревках и собственном теле. Потянула правую руку, обдирая кожу на запястье. Кажется, получается!..

Дочь тоненько закричала, и это подействовало на Фросю, как спусковой крючок действует на пулю. Большой палец с хрустом вывернулся, когда она рывком высвободила руку. От резкого движения ее повело вместе со стулом, и Фрося упала, завалившись на бок. Ударилась виском о дощатый пол и, кажется, на секунду потеряла сознание, потому как все вокруг потемнело, а в ушах зашумело-загудело.

И в этом гуле ей почудились голоса .

Одиннадцатого октября девяносто третьего года Игорю Желтому позвонили из Гильдии банщиков.

Желтый в подобной организации не состоял, да и само словосочетание слышал впервые. Однако в памяти сразу всплыл подзабытый образ татарина, Назима Салеха.

Салех был хозяином бани, которую коммерсант Желтый посещал часто и с размахом. Существовала еще одна связь: именно Желтый убил банщика.

Завтра была годовщина со дня его смерти.

– Как, вы сказали, вас зовут? – переспросил Желтый и, хотя жил один, прикрыл телефонную трубку ладонью.

– Шишков, – ответил бодрый голос. – Вы должны меня помнить, мы встречались как-то в «Добром Паре».

Желтый вспомнил: худощавый молодой человек, которого Салех представил ему как своего способного и талантливого ученика. «Добрым Паром» называлась та самая злосчастная салеховская баня.

– Назим Саламатович вас очень ценил. Восхищался, какие люди к нему захаживают: меценаты! Местные знаменитости!

Желтый и правда был меценатом, выйдя из тени и «очеловечив» свой бизнес, он спонсировал строительство церкви и регулярно помогал школам. Что до Салеха, то банщик запомнился ему простодушным добряком и отличным хозяином. Сервис его удивлял качеством. Салех исполнял любую причуду клиента, что не попроси. Желтый специально проверял: если закажет что-то эдакое, справится ли татарин? Всегда справлялся. И китаянку посреди ночи находил, и гигантского осетра живым в бассейн запускал. В течение двух лет Желтый отдыхал у Салеха, пока однажды, спьяну, не подпалил его баню.