Павел Иевлев - Локальная метрика

Под конец я от усталости потерял счёт времени. Копаю, замерзаю, греюсь, ем, засыпаю коротким беспокойным сном — у меня уже выработался рефлекс подниматься, как только в печке начинает гаснуть огонь, — подбрасывать дров, и со стоном валюсь обратно на лавку, под три спальника. Со стоном — потому, что упражнения с лопатой на морозе печально сказываются на моей спине, а под три спальника — потому что выше плюс пяти я температуру не поднимаю, экономлю дрова. Сплю я в одном термобелье, потому что из-за постоянных переходов с плюса в минус и обратно сыреет даже высокотехнологичная мембранная одежда, её приходится сушить. Каждое вылезание из-под спальников даётся немалым усилием духа. От таких перепадов легко заболеть, но организм, видимо, вышел на стрессовый аварийный режим и отвергает соблазн устроить себе принудительный отдых. Когда эта история закончится, откат будет чудовищный, но мне уже всё равно. Я прихватил с собой бутылку ацетона, и теперь в ней не то чтобы совсем лёд, но такая полукристаллизовавшаяся каша. Это значит, что вокруг минус сто или около того. Или что у меня хреновый ацетон. Но процесс понижения температуры продолжается. У меня была смутная надежда на то, что будет какая-то точка стабилизации, что нижний предел достигнут — но нет, ничего подобного. Если бы я имел возможность цифровых замеров и, как примерный первоклассник, вёл с самого начала «дневник наблюдения за природой», то сейчас мог бы построить график понижения температуры и сделать экстраполяцию — как скоро тут пойдёт кислородный снег? Но я этого не делал, померить мне было нечем, так что теперь остаётся только гадать — это линейная функция или, может быть, экспоненциальная? В первом случае у меня несколько недель, во втором — несколько дней. И куча промежуточных вариантов между ними. Пока что меня поддерживает одно — свет на трассе ещё горит, а значит, там есть энергия, тепло и жизнь. Там люди. И они, возможно, имеют способ спасения. Или хотя бы знают, что происходит. А значит, надо до них добраться.

Тоннель пробил на загляденье — ровный, красивый, с посыпанным печной золой шершавым полом. Я его сбрызгиваю нагретой в ведре водой для твёрдости и вообще прилагаю больше усилий, чем он реально требует. Кажется, оттягиваю момент старта. Не потому, что боюсь выехать, а потому, что боюсь получить окончательные ответы там, куда приеду. Укутал трубной теплоизоляцией амортизаторы снегохода — вместе с пружинами, сделав нелепые коконы, — хотя по всем прикидкам ни черта это не поможет. Ну, может на первые несколько минут, а дальше масло всё равно замёрзнет. Сделал переходник, чтобы подключать на ходу свою электрифицированную одежду к розетке снегохода и не зависеть от батарей. Сделал подогрев и теплоизоляцию на фирменную пластиковую канистру для дополнительного топлива, которая ставится в миниатюрный багажник под сиденьем. Приспособил поверх дыхательной маски очки с подогревом и очень рассчитывал, что они не будут обмерзать на ходу. Однако настал момент, когда откладывать уже нельзя — надо либо ехать сейчас, либо бросать эту идею. Ацетон замёрз окончательно, и скоро наверху будет как на Луне. Так что, поболтав по радио с женой, я спустился вниз, накидал дров в печку, запустил газовый обогреватель, а потом завёл снегоход. Прогрел его пару минут, отсоединил шланг от выхлопа, открыл дверь, впустив морозный пар, и перёвел рукоять селектора справа в положение «R». Аккуратно прижал большим пальцем курок газа, аппарат вздрогнул, почувствовав тягу, вариатор включился, и гусеница потихоньку потащила машину через порог.

Наверх выбираюсь задом, очень боясь перегазовать, и потому медленно. Мой опыт вождения снегоходов ограничивается несколькими не вполне трезвыми покатушками между двумя пьянками, одна из которых называлась «баней», а вторая — «охотой». Но ничего особо сложного, вроде, в этом нет, тем более, на минимальной скорости, которой я собирался придерживаться из соображений безопасности. Выбрался наверх, подполз задом к волокуше и забрал её на сцепку. К моей радости, снегоход, хотя и проваливается слегка под рыхлый верхний слой снега, но ниже него всё же опирается широкой гусеницей на более плотные слои. Потихоньку ползёт. На трубе снова сидит мой «Бэд Санта». Я помахал ему, он мне. Слегка беспокоился, как он отреагирует на снегоход — шум мотора, яркий свет, вот это всё, — но ему, кажется, пофиг. Так что я перевёл рычаг селектора на пониженную передачу вперёд и аккуратно тронулся.

Снегоход ползёт на средних оборотах, то почти утопая в снегу, то выныривая из него, но, в целом, довольно уверенно. Иногда я выключаю фары и, дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, нахожу впереди световое пятно. Корректирую курс. При этом не останавливаюсь, поскольку боюсь, что снегоход притопнет в рыхлой снежной пыли и не тронется снова. Так и ползу на минимальной скорости. На первой передаче, предназначенной для буксировки грузов, хотя волокуша моя почти пуста. С каждым разом световое пятно становится чуть ярче, так что я, вроде бы, двигаюсь в правильном направлении. Как я и ожидал, амортизаторы сразу стали колом, снегоход идёт, как одна сплошная неподрессоренная масса. В голову пришла запоздалая мысль, что надо было, наверное, просверлить корпуса стоек и слить масло, пока оно текучее. Пусть бы лучше раскачивался на пружинах. Ну да что уж теперь, и так сойдёт. Снег мягкий, рыхлый, так что нельзя сказать, что сильно трясёт. Просто странное ощущение — как на гусеничной табуретке едешь.

Иногда связывался с женой — она дежурит у рации, кажется, круглосуточно, там и засыпая в ожидании очередного вызова. Связь оказалась неплохая, довольно уверенная — «на пять-девять», как говорят радисты. Расстояние-то, объективно говоря, плёвое, даже сейчас я отдалился от дома всего на пару километров. Да и помехи создавать некому. Рассказать мне было особо нечего: «Еду, всё нормально. Ни черта, кроме снега».

Подогрев одежды работает от генератора, так что мне даже, наверное, и не холодно — точнее, местами тепло, местами не понять. Разные места, в общем, по-разному. Руки, например, в районе локтей и предплечий немеют. Носоглотка сохнет и побаливает, жопа каменеет, но, усредняя, жить можно. Даже странно понимать, что вокруг почти космический мороз, который мне теперь, после замерзания ацетона, даже и определить нечем. Во всяком случае, до тех пор, пока не настанет минус двести-с-чем-то и не пойдёт кислородный дождь с азотным снегом. Мотор тянет ровно и уверенно, но о его состоянии я сужу только по звуку — электронная приборная панель погасла почти сразу. Вот вам и современные технологии… Так что я не знаю ни скорости, ни времени, ни пройденного расстояния, ориентируюсь только на свет, который, если выключить фары, уже совсем рядом. С фарами тоже что-то вижу, но пока не могу понять, что именно. Так, колышется что-то непонятное на фоне чего-то странного…