Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Неотступно следовавшая за ними тень распласталась на крыше, повторяя их движения, удлиняясь от взмаха черных крыльев на перекрестках железных улочек, поворачивая вокруг водоемов, молча обходя купола; а несчастные дети даже не подозревали о ее присутствии, когда присели, наконец доверившись высокому покровительству Аполлона, вздымавшего бронзовой дланью свою чудодейственную лиру в самом сердце пламенеющего неба.

Багряный весенний вечер окутывал их. Над молодыми людьми медленно проплывали облака, расправляя только что полученный от закатного солнца легкий наряд из золота и пурпура.

И Кристина сказала Раулю:

– Скоро мы умчимся быстрее и дальше облаков, на край света, а потом вы оставите меня, Рауль. Но если, когда наступит момент увезти меня, я откажусь следовать за вами, тогда, Рауль, вы просто унесете меня!

С какой силой, направленной, казалось, против нее самой, произнесла она эти слова, в тревоге прижимаясь к нему! Молодой человек был поражен.

– Значит, вы боитесь, что передумаете, Кристина?

– Не знаю, – молвила она, странно покачав головой. – Это сущий дьявол! – Она вздрогнула, со стоном спрятавшись в его объятиях. – Теперь мне страшно возвращаться к нему и жить под землей!

– Что же заставляет вас возвращаться туда, Кристина?

– Если я не вернусь к нему, могут произойти непоправимые несчастья!.. Но я больше не могу!.. Я знаю, что следует пожалеть людей, живущих «под землей…». Но он до того ужасен! А между тем время не ждет; у меня остался всего один день, и если я не приду, он сам явится за мной со своим голосом. Он повлечет меня за собой, под землю, и встанет передо мной на колени со своей головой мертвеца! И будет говорить, что любит меня! Будет плакать! Ах, эти слезы, Рауль! Слезы в двух черных отверстиях черепа. Я не могу больше видеть эти слезы! – Она заломила руки от отчаяния, а тем временем Рауль, охваченный этим заразительным отчаянием, говорил, прижимая ее к сердцу:

– Нет! Нет! Вы больше не услышите его слов о том, что он любит вас! Вы больше не увидите его слез! Бежим!.. Бежим сейчас же, Кристина! – И он уже хотел увлечь ее за собой.

Но она остановила его.

– Нет, – сказала она, горестно качая головой, – не теперь!.. Это было бы слишком жестоко!.. Пускай послушает, как я пою, завтра вечером в последний раз, а потом мы уедем. В полночь приходите за мной в гримерную, ровно в полночь. В это время он будет ждать меня в столовой у озера, мы будем свободны, и вы увезете меня, даже если я откажусь!.. Поклянитесь мне в этом, Рауль, я чувствую, если на этот раз я пойду туда, то, возможно, никогда уже не вернусь… – И добавила: – Вы не можете понять!.. – Она тяжело вздохнула, и ей почудилось, что сзади ей вторил другой вздох. – Вы не слышали? – У нее стучали зубы.

– Нет, – заверил ее Рауль, – я ничего не слышал…

– Как это ужасно, – призналась она, – все время дрожать!.. Хотя здесь нам ничто не угрожает; мы у себя, у меня, в небесах, на открытом воздухе, средь бела дня. Солнце посылает свои лучи, а ночные птицы не любят глядеть на солнце! Я никогда не видела его при свете дня. Должно быть, это ужасно!.. – прошептала она, обращая на Рауля растерянный взгляд. – Ах, когда я увидела его в первый раз!.. Я думала, он умрет!

– Почему? – спросил Рауль, действительно испугавшись того оборота, какой принимало это необычайно странное откровение. – Почему вы подумали, что он умрет?

– ПОТОМУ ЧТО Я УВИДЕЛА ЕГО!!!

На этот раз Рауль с Кристиной обернулись одновременно.

– Здесь кто-то есть, кому больно! – сказал Рауль. – Может быть, раненый… Вы слышали?

– Ничего не могу вам сказать, – призналась Кристина, – даже когда его нет, в ушах у меня звучат его вздохи… Но если вы слышали…

Они встали, оглянулись по сторонам…

Нет, кроме них, на огромной свинцовой крыше действительно никого не было.

Они снова сели.

– Как вы его увидели в первый раз? – спросил Рауль.

– Три месяца я его слышала, но не видела. В первый раз, когда я его услышала, я, как и вы, подумала, что этот чудесный голос, который запел вдруг рядом со мной, доносится из ближайшей гримерной. Я вышла и стала всюду искать; но, как вам известно, Рауль, моя гримерная расположена в стороне, найти голос за ее пределами мне так и не удалось, он неизменно звучал лишь в моей гримерной. И не только пел, а говорил со мной, отвечал на мои вопросы, словом, это был настоящий мужской голос с той только разницей, что он был прекрасен, подобно голосу ангела. Как объяснить столь невероятное явление? Я никогда не переставала думать об Ангеле музыки, которого мой бедный папа обещал прислать ко мне после своей смерти. Я осмеливаюсь говорить вам о своем ребячестве, Рауль, потому что вы знали моего отца, и он вас любил, и вы, когда были совсем маленьким, верили вместе со мной в Ангела музыки, и я уверена, что вы не улыбнетесь, не станете смеяться надо мной. Я сохранила, мой друг, доверчивую и нежную душу маленькой Лотты и, уж конечно, не могла утратить ее в обществе матушки Валериус. Я взяла эту маленькую чистую душу своими наивными руками и доверчиво протянула ее, подарила мужскому голосу, веруя в то, что отдаю ее ангелу. Виновата в этом, конечно, отчасти и моя приемная мать, от которой я не утаила непонятное явление. Она первая мне сказала: «Должно быть, это ангел; во всяком случае, ты можешь спросить его об этом». Что я и сделала, и мужской голос ответил мне, что, действительно, он и есть голос ангела, которого я так ждала и которого отец, умирая, обещал прислать мне. С этого момента между голосом и мной установились близкие отношения, я ему полностью доверяла. Он сказал, что спустился на землю, чтобы дать мне испробовать высшую радость вечного искусства, и просил разрешения ежедневно давать мне уроки музыки. Я с жаром согласилась и не пропустила ни одного свидания, которые он с самого начала назначал мне в гримерной, когда в этой части здания Оперы никого не было. Нет слов, чтобы описать, какие это были уроки! Вы сами слышали голос и все равно не можете себе представить, что это такое.

– Конечно, нет! Я не могу себе этого представить, – подтвердил молодой человек. – А кто же вам аккомпанировал?

– Неведомая мне музыка звучала за стеной и была поразительной точности. Знаете, мой друг, можно было подумать, что Голос доподлинно знал, на каком месте со смертью отца остановилась моя работа и каким простым методом он пользовался; вспомнив таким образом – а вернее, это вспомнил мой голос – все прошлые уроки и воспользовавшись нынешними, я сделала поразительные успехи, на которые при других обстоятельствах потребовались бы годы! Подумайте, мой друг, и о том, что я достаточно хрупкого сложения и поначалу мой голос был не слишком развит, в особенности, естественно, низы; высокие тона были довольно жесткими, а средний регистр – приглушенный. С этими-то недостатками и боролся мой отец, преодолев их на какое-то время, а Голос окончательно их победил. И постепенно громкость звука увеличивалась в таких объемах, на которые прежняя моя слабость не позволяла даже надеяться: я научилась управлять своим дыханием и брать широкий диапазон нот. А главное, Голос открыл мне секрет – как развивать грудные звуки у сопрано. Наконец он осветил все это священным огнем вдохновения, пробудил во мне дивный, всепоглощающий пламень жизни. Голос обладал способностью своим звучанием поднимать меня до себя. Настраивать в унисон своему чудному, вдохновенному порыву. Душа Голоса коснулась моих уст, дав мне возможность познать гармонию!