Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

– Об этом пристало судить только мне, сударь! – молвила Кристина, глядя в глаза Раулю, причем лицо ее выражало сильнейшее раздражение.

– Когда, – продолжал Рауль, чувствуя, что силы покидают его, – чтобы обольстить девушку, прибегают к столь романтическим приемам…

– Мужчина бывает ничтожным либо девушка совсем глупой, не так ли?

– Кристина!

– Рауль, почему вы осуждаете человека, которого никогда не видели, кого никто не знает и о ком вы сами ничего не знаете?..

– Нет, Кристина. Нет… Мне известно по крайней мере имя, которое вы собираетесь скрыть от меня навсегда… Вашего Ангела музыки, мадемуазель, зовут Эрик!..

Кристина тотчас выдала себя. На этот раз она стала белой как полотно.

– Кто вам это сказал? – пролепетала она.

– Вы сами!

– Каким образом?

– Жалея его в тот вечер, вечер костюмированного бала. Разве, придя в свою гримерную, вы не сказали: «Бедный Эрик!» Так вот, Кристина, рядом находился бедный Рауль, который вас слышал.

– Стало быть, вы второй раз подслушивали за дверью, господин де Шаньи!

– Я был не за дверью!.. Я был в гримерной!.. В вашем будуаре, мадемуазель.

– Несчастный! – простонала девушка с невыразимым ужасом. – Несчастный! Вы хотите, чтобы вас убили?

– Возможно!

Рауль произнес это «возможно» с такой любовью и отчаянием, что Кристина не могла сдержать рыданий.

Взяв его за руки, она взглянула на него с несказанной нежностью, и под этим взглядом молодой человек почувствовал, что боль его стихает.

– Рауль, – сказала она, – вам следует забыть мужской голос, и не вспоминать его имя, и никогда не пытаться проникнуть в тайну мужского голоса.

– Значит, эта тайна столь ужасна?

– Ужаснее на земле не бывает!

Молодые люди умолкли. Рауль был страшно удручен.

– Поклянитесь мне, что не сделаете ничего, чтобы «узнать», – настаивала Кристина. – Поклянитесь, что не войдете больше в мою гримерную, пока я не позову вас.

– Вы обещаете звать меня хоть иногда, Кристина?

– Обещаю.

– Когда же?

– Завтра.

– Тогда я тоже клянусь вам!

Это были их последние слова в тот день.

Он поцеловал ей руки и ушел, проклиная Эрика и обещая себе быть терпеливым.

На другой день он снова увидел ее в Опере.

Она по-прежнему носила на пальце золотое кольцо. Но была нежной и доброй. Говорила с ним о его планах на будущее, о его карьере.

Он сказал ей, что отъезд полярной экспедиции ускорен и что через три недели, самое позднее через месяц он покинет Францию.

Она чуть ли не весело уговаривала его рассматривать это путешествие как этап на пути к будущей славе. И когда он отвечал, что слава без любви не имеет в его глазах притягательной силы, назвала его ребенком, чьи горести обязательно пройдут.

– С какой легкостью, Кристина, вы говорите о таких важных вещах! – воскликнул он. – Ведь мы, возможно, никогда больше не увидимся!.. Я могу умереть во время экспедиции!..

– Я тоже, – просто сказала она. Она уже не улыбалась и не шутила. Казалось, она задумалась о чем-то, что впервые пришло ей в голову. Взгляд ее просветлел.

– О чем вы думаете, Кристина?

– О том, что мы больше не увидимся.

– И от этого вы вся светитесь?

– И что через месяц нам придется сказать друг другу: прощай навсегда!

– Если только мы не дадим друг другу слово, Кристина, и не будем ждать друг друга, чтобы соединиться навеки.

Она закрыла ему рот рукой.

– Молчите, Рауль!.. Об этом и речи быть не может, и вы прекрасно это знаете!.. Мы никогда не поженимся! Все решено! – Ей вдруг стало трудно сдерживать бьющую через край радость. С детской веселостью она захлопала в ладоши.

Рауль, не понимая, смотрел на нее с беспокойством.

– Но… но… – заговорила она снова, протягивая молодому человеку обе руки или, вернее, отдавая их, словно внезапно решила сделать ему подарок. – Но если нам нельзя пожениться, мы можем, мы можем обручиться!.. Никто не будет знать об этом, кроме нас, Рауль!.. Ведь были же тайные браки!.. Значит, могут быть и тайные обручения!.. Мы помолвлены, мой друг, на месяц!.. Через месяц вы уедете, и я всю жизнь буду счастлива, вспоминая этот месяц! – Она была в восторге от своей идеи и вдруг снова стала серьезной. – Это счастье, которое никому не причинит вреда…

Рауль понял. Он уцепился за эту счастливую мысль. И хотел немедленно сделать ее реальностью. Склонившись перед Кристиной с беспримерным смирением, он произнес:

– Мадемуазель, имею честь просить вашей руки!

– Но они уже обе ваши, мой дорогой жених!.. О, Рауль, как мы будем счастливы!.. Мы будем играть в будущих мужа и жену!..

А Рауль думал про себя: «Какая неосторожная! За месяц у меня хватит времени заставить ее забыть или разгадать и свести на нет «тайну мужского голоса», и через месяц Кристина согласится стать моей женой. А пока поиграем!»

То была прелестнейшая игра, которой они радовались, как невинные дети, каковыми и были на самом деле. Ах, какие чудесные вещи говорили они друг другу! Какие давали клятвы в вечной верности! Мысль, что по прошествии месяца некому будет держать эти клятвы, повергала их в смятение, которым они наслаждались с отчаянным упоением, мешая смех со слезами. Они играли «в сердце», как иные играют «в мяч», только посылали-то они друг другу не мяч, а свои сердца, и потому им следовало проявлять большую ловкость, чтобы поймать их, не причинив вреда. Однажды – это был восьмой день игры – сердце Рауля сжалось от нестерпимой боли, и молодой человек решил остановить партию безрассудными словами: «Я не поеду на Северный полюс».

Кристина, которая по своему простодушию не подумала о такой возможности, внезапно поняла опасность игры и горько пожалела о содеянном. Ничего не ответив Раулю, она собралась домой.

Происходило это во второй половине дня в гримерной Кристины, где она назначала ему свидания и где они играли «в гости», поставив на стол печенье, две рюмки портвейна и букетик фиалок.

Вечером она не пела. И он не получил привычного письма, хотя они договорились писать друг другу каждый день в течение всего месяца.

На следующее утро он помчался к госпоже Валериус. Та сообщила ему, что Кристины не будет два дня. Она ушла накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется лишь на третий день. Рауль был потрясен. Он возненавидел госпожу Валериус, сообщившую ему подобную новость с поразительным спокойствием. Он попробовал вытянуть из нее что-нибудь, но милая дама, судя по всему, действительно ничего не знала. На встревоженные вопросы молодого человека она просто-напросто отвечала: «Это секрет Кристины!» Причем говорила это с трогательным елеем в голосе, подняв палец, словно призывая хранить тайну и в то же время желая вроде бы успокоить.