Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Я уже говорил, что комната, в которой мы находились, господин виконт де Шаньи и я, была шестиугольной и полностью отделана зеркалами. С тех пор многие видели, в частности на некоторых выставках, точно такие же комнаты, называвшиеся «домом миражей» или «дворцом иллюзий». Но само изобретение полностью принадлежит Эрику, построившему на моих глазах первый зал такого рода во времена розовых часов Мазандерана. Достаточно было расположить по углам какой-нибудь декоративный мотив, например колонну, чтобы мгновенно получить дворец с тысячью колонн, ибо под воздействием зеркал реально существующий зал дополнялся шестью шестиугольными залами, каждый из которых множился до бесконечности.

Сначала, чтобы позабавить маленькую султаншу, он так расположил декорацию, что получился «неисчислимый храм», но маленькой султанше быстро надоела эта детская иллюзия, и тогда Эрик преобразил свое изобретение в комнату пыток. Вместо архитектурного мотива, расположенного по углам, на первый план он вынес железное дерево. Почему это дерево, безупречно имитирующее своими раскрашенными листьями живую жизнь, было из железа? Да потому, что ему требовалась прочность, дабы противостоять наскокам «пациента», которого запирали в комнате пыток.

Мы увидим, как полученная таким образом декорация мгновенно преображалась в сменяющие друг друга две другие благодаря автоматическому вращению тамбуров, которые находились в углах и были разделены на трети, прилегающие к зеркальным углам и имеющие каждая свой декоративный мотив, появляющийся по очереди.

Стены этого странного зала не давали никакой зацепки «пациенту», так как, если не считать самого декоративного мотива, отличавшегося надежной прочностью, они целиком были отделаны зеркалом, причем достаточно толстым, чтобы оно могло выдержать отчаянную ярость несчастного, которого, впрочем, бросали туда с голыми руками и ногами.

Никакой мебели. Светящийся потолок.

Скопированная впоследствии хитроумная система электрического отопления позволяла по своему усмотрению увеличивать температуру стен и создавать таким образом в зале желаемую атмосферу…

Я с такими подробностями описываю все детали вполне естественного изобретения, создающего при помощи нескольких раскрашенных веток сверхъестественную иллюзию раскаленного полуденным солнцем экваториального леса, чтобы никто не мог поставить под сомнение нормальное состояние моего рассудка и никто не имел бы права сказать: «Этот человек сошел с ума», или «Этот человек лжет», или «Этот человек принимает нас за дураков».

Если бы я просто рассказал о случившемся следующим образом: «Спустившись в подвал, мы попали в раскаленный полуденным солнцем экваториальный лес», я добился бы прекрасного эффекта, вызвав глупейшее удивление, но я не стремлюсь ни к каким эффектам, цель моя – поведать в этих строках, что в точности произошло с господином виконтом де Шаньи и со мной во время ужасной истории, занимавшей какое-то время правосудие этой страны.

Итак, возвращаюсь к описанию фактов с того момента, на котором прервал его.

Когда на потолке вспыхнул свет, озарив окружавший нас лес, изумлению виконта не было предела. Видение непроходимого леса, бесчисленные стволы и ветки которого, опутывая нас, терялись в бесконечности, повергло его в неописуемый ужас. Он проводил руками по лицу, как будто пытался прогнать сон, и непрерывно моргал глазами, словно после пробуждения никак не мог вернуться к действительности. На мгновение он даже перестал прислушиваться!

Я уже говорил, что меня появление леса ничуть не удивило. Поэтому я вслушивался в то, что происходило в соседней комнате, за нас двоих. А кроме того, внимание мое было сосредоточено не столько на самой декорации, которую мой разум отметал, сколько на воспроизводившем ее зеркале. А зеркало это местами было разбито.

Да, на нем виднелись трещины; несмотря на прочность, кому-то удалось его «расцветить», и это, безусловно, доказывало, что комнатой пыток, в которой мы находились, уже пользовались!

Несчастный, чьи ноги и руки не были обнажены, как у осужденных розовых часов Мазандерана, упав в этот «Смертельный иллюзион», в безумной ярости стал бросаться на зеркала, которые, несмотря на свои ранения, продолжали отражать его агонию! Мало того, ветка дерева, на которой он положил конец своей пытке, была расположена таким образом, что перед смертью он смог увидеть, как вместе с ним – последнее утешение – барахтаются тысячи повешенных!

Да-да! Жозеф Бюке прошел через это!..

Неужели и нам суждено умереть так же, как ему?

Я этого не думал, ибо знал, что у нас впереди несколько часов, которые я смогу употребить с большей пользой, нежели Жозеф Бюке, ему, конечно, это было не по силам.

Разве мне не известно досконально большинство «трюков» Эрика? Вот и пришло время применить на деле мои познания – сейчас или никогда.

Прежде всего я уже не надеялся выйти через тот проход, который привел нас в эту проклятую комнату, и не искал способа открыть изнутри закрывавший его камень. Причина тому простая: у меня не было возможности!.. В комнату пыток мы спрыгнули с большой высоты, и не было вокруг ничего, что позволило бы нам теперь добраться до этого прохода, не помогла бы даже и ветка железного дерева, не говоря уже о плечах одного из нас, которые могли бы послужить ступенькой.

Существовал лишь один возможный выход, тот, что вел в спальню Луи-Филиппа, в которой находились Эрик с Кристиной Дое. Однако если со стороны Кристины то была самая обычная дверь, для нас она оставалась абсолютно невидимой… Следовательно, надо было попытаться открыть ее, не зная даже, где она находится, а это была нелегкая задача.

Когда я понял, что у нас не осталось больше надежды на помощь со стороны Кристины Дое, и услышал, как чудовище увлекло, а вернее, утащило несчастную девушку вон из спальни Луи-Филиппа, чтобы она не препятствовала нашей пытке, я решил немедленно приняться за дело, то есть искать трюк, с помощью которого открывается дверь.

Но прежде всего необходимо было успокоить господина де Шаньи, который, как одержимый, разгуливал по прогалине, издавая нечленораздельные крики. Обрывки разговора между чудовищем и Кристиной, которые, несмотря на свое волнение, он все-таки уловил, немало способствовали ухудшению его состояния; если же добавить к этому удар, полученный им при виде колдовского леса, и жгучую жару, от которой пот заструился по его лицу, нетрудно понять, что господин де Шаньи не мог справиться с охватившим его возбуждением. Несмотря на все мои советы, мой спутник утратил всякую осторожность.

Он метался взад-вперед без видимой причины, устремлялся к несуществующим пространствам, полагая, что входит в аллею, ведущую к далеким горизонтам, и через несколько шагов натыкался лбом на отражение иллюзорного леса!